Штрих

Как трудно быть с Богом / Новелла / Читателей: 8

Инфо

Она шла из магазина. Вечер теплел  в огромном, но уютном дворе сдвоенных десятиэтажек. Непосвященный мог бы подумать, что это один дом, но нет – два дома сходились в самой середине  «п»-образного  здания, и соединялись половинами торцевых сторон. Это напоминало ей членов семьи – вот вроде бы и одно целое, а нет, соприкасаются самой малой своей частью, да и то внешней, не фундаментом, не крышей, а бочком друг к другу жмутся…но все же вместе…
От этого странного соединения закуток с её подъездом был немного в стороне от межквартальной дороги, и она любила вечерами сидеть внутри своего мирка, в полуосвещенной комнате – так можно было наблюдать за жизнью. За окном неслись машины, воздух журчал живыми и неживыми звуками – когда затихала, исчезала суета проспекта, и асфальт дремал от тишины, в комнату залетали  шорохи  ветра  и молитвы птиц. Такие моменты ощутимей, чем что-либо, напоминали ей, как весна распустит свои зеленые акварели и наполнит пространство города жаждой любви. И бесконечно глуп тот, кто, томимый этой жаждой, умудрится  напиться вдоволь – утоленная жажда безвозвратно уносит все остальные желания.  Необходимость существования после – пустая, как ожидание  в камере смертника: и умирать страшно, и быть незачем. Спастись  от жажды, однажды утолив  ее, никому не удавалось.  Снова и снова захочется испробовать и жажды, и утоления. Увы, но пресыщение еще хуже…
Из квартиры она  выбиралась по необходимости, когда кончались съестные или иные жизненно-важные припасы.  Её устраивала одинокость, как может устраивать того, кто много пережил – пережил, возможно, чуть больше чем другие, живущие рядом; возможно, несравнимо больше. Встреч  с соседями она не избегала, но не любила. Да и к чему любить то, что столь быстротечно, как соседи.
Новая квартира «заземляла», врываясь в окна запахами, исходящими от близости земли, снега, машин и людей, снующих за чертой Её присутствия на белом свете. И то, что хотелось забыть, будто растворялось в  заграничных феромонах  уличного  хаоса.
Незатейливый уголок полуодинокой  жизни обрастал новыми ритмами, но не впускал их навечно; а лишь вытеснял на краткие мгновения воспоминания о нежном, теплом и всеобъемлющем чувстве – жажде любимого. Есть такой тихий и невидимый порядок, нарушить который под силу разве что небесам, да и то – вопрос – под силу ли? Но, все же, квартира «заземляла», и перемирие установилось между уличным хаосом и неписаным законом любви. Тоска отступила, словно жиличка «заземлила» сердце в стенах квартиры на первом этаже, и память утекала, как по громоотводу  молния.
В этом негласном  «пакте о ненападении»  Она и жила вторую неделю, ровно столько, сколько в новом доме, так напоминавшем недружную семью. Передышка за многие годы, достигнутая непонятным для нее образом.

Она вошла в арку под домом в тихом блаженстве от безлюдного вечера. Улица осталась позади, несколько шагов и покажется двор, завороженный не февральским небом, низким и тягуче-печальным, точно, как если бы его штриховали длинными протяжными звуками надвигающегося летнего ливня. Тучи были полны.
Что заставило Её поднять глаза? Чья сиротливость тянула заглядывать ввысь? Или родство с иной душой, неосознанно, спонтанно, вдруг, звало  и соединяло так близко одиночества, ютившиеся на белом свете.
Она вот так же, вдруг, почувствовала, что сейчас с нависшей тяжести, серебрившейся червленым благородством, упадет штрих, щемящий своей неотвратимостью. И, боясь, что штрих настигнет и нарушит хрупкое Её перемирие с собой, торопливо скользнула в подъезд.
Штрих настиг ночью. Ей долго не спалось. Как всегда в такие часы Она ждала, что придут стихи и после них – сон. Но стихов не было, а вода над водами показывала три часа ночи. И если было бы в пору, села за фортепиано.
Она ворочалась, пока видение быстрое, как текучесть одного мига в другой, не заставило встряхнуть головой.
Все что угодно – сны, обрывки видео где-то в подсознании, но такое… Его лицо и слезы… ощутить на своем лице Его слезы, как свои. Невольно, ладонью, она смахнула с сухой кожи не существующее присутствие и оцепенела; стряхнула оцепенение, но чистая хрустальная прозрачность Её недавнего и недолгого благолепия уже растворилась в каплях слёз и прорастала вопросом – к чему?..
Вопрос завис на несколько минут или десятков минут – она не считала - пока не вспомнила, что сегодня  наступил  день  Его рождения. Удивилась полученному известию, улыбнулась и уснула, безмятежная, от упавшей с небес весточки.

  Февраль нежился в тепле до самого марта, наслаждаясь и гордясь хорошо выполненным поручением и забыв о своих прямых обязанностях – метелить и мять прохожих перед тем, как они скинут зимнее выражение лиц. Зима же, все равно, взяла свое:  толпилась у окон снежными бурями напропалую весь март, и выдавала «на-гора»  запас не добытого  вовремя снега.
  Ровно через месяц от названных выше событий, Она под хриплые напевы замерзшего мартовского воздуха, вымученно глотающего снег, тихо перебирала клавиши фортепиано. Пальцы все тише и выше ловили прикасаниями звуки. И метель загрустила еще больше, не в силах выразить великую власть и  недосказанность музыки.
  Она же, прошептав:
- Все выше и тише... - взяла листок и написала:

Все тише и выше скитаются пальцы.
В конечность земного верилось просто.
Но – белое в черном,
Гармония клавиш,
Где вместо одежд для притворства –
Для грусти глаза.
Я слышу – ты плачешь.
Наверное, больно быть музыкой в пальцах.
Всё выше и тише.
Ты  слышишь – я плачу.
Гармония в пальцах.