Плавание продолжается. Сборник стихов
Сборники / Лирика / Читателей: 55
Инфо

А меня у тебя - нет
  Снова химия колдовства
  подвела не под монастырь.
  Е-четыре - не два Е-два.
  Умножаешь печаль? Остынь!
 
  Дней, мной прожитых, мутная взвесь
  выдаёт на выходе бред,
  то, что ты у меня - есть,
  а меня у тебя - нет.

 
  Абрикосовый беспредел
  Абрикосовый июль -
  сладкий спам шлёт солнце-хакер.
  Лето-сисадмин атаки
  пропускает. Ридикюль
  открывает, пудрит нос,
  загорелая красотка:
  юных кавалеров сотня
  ожидает. Не всерьёз
  закрутив с дождём роман,
  оставляет бедолагу.
  О коварстве лета сагу
  пишет утренний туман
  много лет в своей глуши
  в пику Даше и Форсайту.
 
  В межсезонье будет сайту
  года чтиво для души.


 
      Азбучное
  За мною ты с цветами не ходил,
  не пел мне под балконом серенады.
  А я всю ночь спала на бигуди,
  ловила взгляд случайный, как награду.
  Смеялась громче всех, когда шутил,
  стекала тушь до розовой помады.
  Была жилеткой для скупой слезы.
  Не просто постигать любви азы.
 
  Пусть безнадёжной, априори, той,
  которой отвечало только эхо.
  Являлся ты единственным китом,
  державшим мир. Ушёл - и мир уехал,
  как цирк. Печальный клоун в решетО
  кладёт снежки растаявшего смеха.
  ’Аз’, ’буки’, ’веди’. И, внезапно, ’ять’.
  Ямайка - Аргентина. Боль. Ноль - пять.
 

  Анонимка, сплетня, клевета
  Анонимка, сплетня, клевета,
  тёплая, но подлая компания.
  И, не важно, эта или та
  уделить решили вам внимание.
  Главное - конечный результат.
 
  Чувство, будто сняли вас с креста,
  словно вы - ягнёнок на заклании.
  Анонимка, сплетня, клевета
  чётко рассчитали всё заранее.
  Яд змеиный на кривых устах.
 
  Не отмыться, хоть душа чиста,
  вольно иль не вольно - вы в изгнании.
  И смеются: ’Жизнь есть суета!’ -
  дьявола исполнили задание
  анонимка, сплетня, клевета.


 
  Баллада о странном ветре
  Он был очень странным ветром,
  вежливым. Задирая
  юбку, чуть выше “миди“
  спрашивал: “Не обидел
  Вас, моя дорогая?“
  Но, всё-таки, был он ветром,
  игривым, как всякий ветер.
  Принцессу одну увидев,
  смеясь, растрепал причёску,
  продуманную до лоска.
  Спросить не успел: “Не обидел?“,
  весёлый тактичный ветер,
  он быстр, но не молния, ветер.
  “Как смел мою личность тронуть!
  Исчезни! Иначе с трона
  сойду. И страну покину!
  Порыв твой ведь не невинный!“
  Опешил не только ветер...

 
            Большая стирка
  Ковёр из жёлтых листьев запылился. Его решила осень постирать. И сразу добрый дождь подсуетился. И воду он не ленится менять.
  И днём , и ночью истово полощет.Вмешалось солнце: ’Можно потрепать ковёр!’. И даже осень ропщет, но эту прачку не легко унять.
  Два шага отойдёт и косо смотрит: ’Вот пятнышко. Багрянец здесь пролит.Стирать!
  Стирать! Небрежность имидж портит, а это очень осени вредит.
  И крепдешин мне надо простирнуть. Хоть вальс-бостон не твист, но ведь потела живая осень.
  А потом - уснуть. Приснится то, что Золушке хотелось’.


 
            В паре
  Аплодисменты, цветы, медали.
  Но нет важнее услады той,
  что мы отлично оттанцевали,
  хоть злобный зритель кричал: ’Отстой!’
 
  От парных танцев уходим в соло,
  от обещаний - уже к делам.
  Болезни лечим с утра рассолом,
  хоть и не пили позавчера.
 
  Природу мира почти постигли,
  или так хочется думать нам.
  Вдруг - чёрных мыслей проступят стигмы,
  а внешне кажется - седина.
 
  Возможно, встретимся снова в паре.
  Тогда плясали - теперь споём.
  И взгляд мой серый в бездонно-карем
  утонет. Гибельный водоём!


 
              В углу
  Не ставили в угол, а он - в углу.
  Подумалось сразу: странный.
  А ведь, пожалуй, совсем не глуп:
  от гречки - какие раны.
  Их можно не принимать в расчёт:
  так, мелочи и не боле.
  Зато, когда душа потечёт,
  как кровь, будет меньше боли.


 
          Ведь весна
  Ломаная: голова - руки - ноги.
  Не пробиться с этим в клан синусоид.
  Мой локальный экстремум - не пологий,
  синяки и шишки считать не стоит.
 
  Сглаживаю ласково угловатость -
  середина жизни стреляет в спину,
  ось абсцисс иксовой координатой
  от ноля рванула коварно в минус.
 
  Атмосфера - грозная. Надышали,
  разозлили грЯзевым беспределом...
  Подари косынку, не надо шали,
  ведь весна. И плавность настигла тело.


 
        Весна идёт!
  Весна не сдерживает шаг.
  Нет сердцу дела до тревоги
  простудной, что промокли ноги
  и ртом приходится дышать.
 
  Скворечник постояльцев ждёт,
  готовятся проснуться почки,
  заметно день длиннее ночи,
  по улицам - ручьёв джек пот.
 
  Девчонка в ярком - хороша
  на зависть женщинам прохожим.
  Мужские взгляды нежат кожу.
  Весна не сдерживает шаг!


 
          Вечный уплывец
  “В прицеле времени.. на перекрестье“
  сидеть, стоять и бегать неуютно.
  “Герой!“ - скажу себе без тени лести,
  хоть помню перекрёсток очень смутно.
 
  Но я там был, лет этак сто иль двести
  тому назад. И корабля каюта
  меня потом спасла от страшной мести
  божков и бесов, кровожадных, лютых.
 
  Уплыл. Вернуться? Где тот перекрёсток,
  узнать через века совсем не просто.
  Мне не подскажет контурная карта.
 
  Наверно, больше не хочу в герои:
  в кувшин бросаю кости без азарта.
  Вам, право, осуждать меня не стоит.


 
        Внук председателя
  Не был мне ни братом он, ни сватом.
  И делишки наши - не дела.
  Но так интересно, что же прятал
  этот Бендер в ящике стола?
  Я с ключа умело сделал слепок,
  ночью в офис крался, словно тать.
  В маске чёрной выглядел нелепо.
  Поворот ключа - и ... пустота.
  Дедушку припомнил очень кстати
  и застыл на несколько минут.
  Всё-таки, я - генный председатель,
  хоть моя фамилия не Фунт.


 
  Вороновое весеннее
  Ворона каркает умнО:
  все аксиомы затвердила.
  На прошлогоднее гумно
  летит. Забыл там кто-то вилы.
  Они вороне не страшны,
  хоть и остры, без рук - бессильны.
  Вдыхает аромат весны
  каркуша, воспаряя стильно.


 
          Ворчливое
  Пенаты время превратит в юдоль,
  обидная реальна перспектива.
  Увяли розы, запах мокрой псины,
  и голым бродит призрачный король.
 
  Принцесса нижет долгие года
  на обветшалый луч былого счастья.
  Она сумела опоздать на кастинг
  невест: учила долго слово “да“ -
  строптивое упрямо лезло “нет“.
  Урок усвойте, дамы и девицы,
  иначе, скуку вам мотать на спицы
  и нюхать из гербария букет.


 
            Два народа
  У мудрости отцов один есть явный минус:
  не признают детишки таковой,
  по глупостям шагая как по минам,
  рискуя безрассудно головой.
 
  Соломки настелив, отцы страхуют чада
  от жизненных чувствительных толчков.
  Вопрос не задают: ’Оно им надо?’
  Кто молод - априори, бестолков.
 
  А взрослые скучны, брюзжат, пускают слюни.
  ’За тридцать’ - это старческий маразм.
  На пресные их истины - не клюнем,
  а если клюнем, то один лишь раз.
 
  Отцы и дети. Два народа.
  Так развлекается природа.


 
      Девушка в белом
  Сорок дней трещала сорока
  И над местом одним летала.
  Прошлогодняя там осока
  с остротой разящей металла.
 
  Надоели мне птичьи крики.
  Натянул сапоги повыше,
  по-рыбацки, с особым шиком,
  по морозцу к болоту вышел.
 
  Что-то там в осоке белело.
  Осмотрелся. Пролез поближе.
  И увидел женское тело
  в ледяной затвердевшей жиже.
 
  Сорок дней. Виноват я, птица!
  Глупо так тебе не поверил.
  Знаю, будет теперь мне снится,
  эта девушка в платье белом.


 
      Добыча радости
  Радость, не печаль, из бокала
  я любимому наливала
  незаметно. Так мне казалось.
  А в ответ получала жалость.
  И её насыпала горкой
  прямо сверху печали горькой.
  В этих залежах, словно радий,
  добывала упрямо радость.


 
      Дорожное
  Время требует ответа,
  но упрямо я молчу,
  наложив на голос вето,
  уподобившись сычу.
  Ты меня спросило, время,
  а чего же я хочу?
  Кулаком и сразу - в темя.
  Мне не жаль тебя ничуть.
 
  Мы на равных. Это сложно.
  Это просто, как роса.
  Ридикюль сложу дорожный,
  и вперёд - куда глаза
  смотрят. И куда же? К маме.
  Как прекрасно, что она
  ждёт. Смиряюсь с временами
  и пытаюсь их понять.
  Разобрать слова и строчки,
  точки, многоточия.
  Нить закончилась в клубочке.
  “Здравствуй, мама! Это я!“


 
        Жених и невеста
  ’Позволь в твои косы весну заплести?’ -
  спросил друг меня, улыбнулся при этом.
  Сказала нахально: ’Вплети лучше лето!’
  Смутился. Подснежник упал из горсти.
 
  В глаза посмотрела: ’Дружище, прости!
  Блондинка, к тому же, и звать меня - Света,
  Сморозила глупость! Шепну по секрету:
  Идея с вплетеньем весны - креатив!’
 
  В сторонке апрель на гитаре играл,
  Насмешливый, юный, немного нахал,
  Насвистывал, пел: ’Тили тесто!’
 
  В певца запустила последним снежком:
  Быть рыжий не может моим женихом.
  Задумалась...Вдруг я - невеста?


 
            Заначка
  Хоть по шЕрсти, но, всё же, клок
  умудряются унести.
  Кто-то истину уволок
  ту, что я берегла в горсти.
 
  Ухмыляются: “Нищета!“
  Терпеливо молчу в ответ.
  Про себя досчитав до ста,
  проглочу счастливый билет.


 
          С любовью
  Я хочу, чтоб к тем любовь пришла ,
  кто забыл, что есть такое слово,
  как аванс, до первого числа.
  Пусть моё желанье и не ново.
 
  Утро. Суматоха-суета.
  Десять дел успею переделать.
  Жизнь моя, как белый лист проста,
  я сама, почти-что, ангел в белом.
 
  Злости нет. Вгляделась: точно нет.
  Сон покинул неохотно веки.
  Заоконный мир, майданов бред.
  Про любовь забыли человеки.
 
  Я хочу, чтоб к тем любовь пришла ,
  кто забыл, что есть такое слово,
  как аванс, до первого числа.
  Пусть моё желанье и не ново.


 
      Заслуженные артистки
  Актриса-жизнь меняла, как перчатки,
  безжалостно и образы, и роли.
  Возможно, в этом находила счастье.
  Мне надоело. И кричу: ’Доколе!’
 
  Хохочет жизнь: ’Пока я не устала,
  советую спектакли все смотреть.
  Не прячься от меня под одеяло!
  Когда уйду, придёт актриса-смерть’.


 
          Здравствуйте!
  Здравствуйте! Эпистолярность
  нынче в моде не весьма.
  Вяжет речь, как клей столярный,
  это слово из письма.
  Начинаю. Как живёте?
  Всё ли хорошо у Вас?
  Вам привет от тёти Моти
  очень кстати я припас:
  с новостями ведь негусто -
  всё озвучил Интернет.
  Да, припомнил: дядя Густав
  тоже передал привет.
  До свидания! Поклоны
  деверь и племянник шлют.
  Я приписываю скромно:
  вечно Ваш. Окончен труд!


 
        Земля и Ветер
  Земля вращалась в высшем свете:
  тоски и скуки пустота
  вселенская. Однажды ветер,
  Земле приснился. Он - летал!
 
  Влюбилась страстно. Но - досада:
  нет воздуха. Вопрос решить
  влюблённой радикально надо.
  ’Дышать!’ - приказ был от души.
 
  Вздымались океаны-груди,
  рождая чистый кислород.
  Заголубела. Молвят люди
  потом: ’Ей этот цвет идёт!’
 
  ’Любимый, я - твоя!’ - сказала,
  забыв про новомодный сплин.
  Земля - большой воздушный замок,
  в нём ветер - полный властелин.



 
        Здесь здесь здесь
  Мир гадок? не согласна хоть умри!
  Прекрасен мир, взгляни в окно, Фаина!
  А гадость окопалась изнутри
  стреляет в наши согнутые спины.
  Мы выпрямимся, а иначе - смерть.
  Мы даже не рискуем не успеть,
  ведь времени у нас в запасе много.
  А у кого в загашнике лишь спесь,
  пусть в ад идут протоптанной дорогой.


 
        Идеалистка
  Не видела лица . Зато
  запомнила слова и жесты.
  Ты стал заветною мечтой,
  загадочный и неизвестный.
 
  Другие - жалкий суррогат,
  и сердцу взгляды их - отрава,
  не абрикосы, курага,
  похожи в чем-то, но не в главном.
 
  Я знала , что тебя найду ,
  не может, просто, быть иначе,
  мой мистер Икс и Виннету,
  вождь, только вовсе не апачей.
 
  И вот мы встретились. Прости,
  но сердце сжалось вдруг от боли:
  твой образ ярче стал в пути ,
  ты - копия мечты, всего лишь.


 
        Из первых рук
  Я - Чичиков, владелец мёртвых душ.
  Продам, куплю. Направо и налево.
  Сорвал, поверьте, пресолидный куш
  из ничего. Я - аферист из первых.
 
  Последователей у меня не счесть,
  ведь скрупулёзно разработал схему:
  всё то, что на бумаге, как бы, есть
  продать умельцу вовсе не проблема.
 
  Воздушный замок? Почему бы нет?
  Платите, графом станете при этом.
  И виртуальный повар на обед
  подаст вам утку ловко из газеты.


 
              Ихор
  Первый свободен, как в поле ветер,
  Второй спокоен, невозмутим,
  А третий, впрочем, пока о третьем
  Лишь сердцу слышен речитатив.
 
  Их было трое, по крови братьев.
  Но слишком малоценно родство,
  Ведь довелось, на беду, узнать им:
  Ихор есть в венах у одного.
 
  Капкан спокойствию и свободе.
  Остался третий таким, как был.
  Решили первый с вторым: ’Уходим,
  Не третий - баловень у судьбы!’
 
  Волхвов пытали мечом, авгуров -
  Огнём, так нужен был им ответ.
  Смотрелись в воду: одна фигура,
  Но ведь реально, пока, их две.
 
  Решили это исправить сами.
  Ихор, уверены, победит.
  Друг друга наземь три дня бросали,
  Крошили лбами скалы гранит.
 
  А третий? Третий взмыл над пустыней.
  Легко, обычно. К вершинам гор,
  Где я. Считают меня богиней,
  Но тут совсем ни при чём ихор.
 
  Первый. О первом забыл и ветер.
  Ну а второй - не второй, повтор.
  А третий...Я улыбаюсь: ’Третий!’
  Эхо стихает: ’Ихор? Хор? Ор?’


 
            Как белка
  Стихи читать, как ядра из скорлупок
  вылущивать, писать - их класть в скорлупки.
  Так для меня. А кто-то скажет: ’Глупо!’
  И будет прав. Ведь редки изумруды.



 
  Когда любовь уходит на покой
 
  Когда любовь уходит на покой,
  Жизнь споро предлагает суррогаты.
  Набор для самых разных кошельков:
  От паюсной икры до сладкой ваты.
 
  Толстеем незаметно и легко,
  На сердце - страсти суетной заплаты,
  Ведь этот упоительный попкорн
  Доступен и убогим, и богатым.
 
  И не вернуться, слишком далеко
  Покоится любовь. Быльём дороги
  Забиты. В нём выискиваем крохи
  Той нежности, которой нет цены,
  Твердим устало: ’Нашей нет вины
  В том, что любовь уходит на покой!’


 
      Колен вал
  Мною шИза овладела,
  заманьячила идея:
  бабы в шубах и гамашах,
  зимнем замшевом прикиде
  до оскомины приелись,
  их я лицезреть не в силах.
  Где вы, голые коленки?
  Мани в мини, где вы, девы?
  Подвизаюсь я на подвиг,
  подписался - безвозвратно.
 
  Я весной - берсерк бесстрашный,
  и бескрышный. Вы - учтите.
  И не стойте на дороге,
  дорога вам если шкура.
  У меня кастет в кармане,
  провожу им кастинг кармы.
  Ты крадёшься за девчонкой?
  Ты её обидеть хочешь?
  Я совсем не Робин-Бобин,
  к Робин Гуду - много ближе.
 
  Бью лишь раз. Расклад понятен?
  Объясняю популярно:
  я - весенний светлый рыцарь,
  может, даже, в чём-то, витязь.
  Ты же - жалкая мокрица
  и аморфное творенье.
  Я беседу завершаю,
  ты - не стоишь слов культурных.
  Вал колен - не для уродов,
  он - для истинных героев!


 
          Конёк-горбунок
  Две стороны, два выхода, два входа.
  И каждый волен выбирать судьбу.
  Плыть на стремнину или в тихих водах,
  но о победах, друг, тогда забудь.
 
  Заиленное дно ведёт в болото,
  в нём не бывает чутких родников.
  Улыбку там меняют на зевоту,
  к подошвам прилипает грязи ком.
 
  Стареешь исключительно по плану,
  как принято. Не ведая о том,
  что на стремнине молодость не тленна,
  нырять не надо даже в кипяток.


 
      Кошки разные бывают
  Ужас в сон прокрался тихой сапой,
  притворившись нагло мелкой сошкой.
  Придавил когтистой кошко-лапой,
  вырос до размера космо-кошки.
 
  Чувствую энергию квазара:
  на меня вселенная взирает
  звёздными зелёными глазами.
  В их зрачке не чёрная дыра ли?
 
  Но кошмар - бежит! Не понимаю...
  Испугался? Лапы прошуршали...
  Слышу: ’Я с тобой, не бойся! Мяу!’
  Лижет щёку язычок шершавый.



 
      Крамольные мысли в формате А-4
 
  Ныряют рифмы в перины строчек. Крамольных мыслей капель под брют. Наверно,рифмы устали очень: по стойке смирно - какой уют? Глагол с глаголом воркуют нежно,здесь их соседство - не моветон, но если пара - изволь одежду надеть такую:не ’шёлк-коттон’, чтоб не подумал, что это проза, тот, кто без слуха, но к ритму строг. Катренов - двадцать? Огромна доза. А в А-4 - лишь двадцать строк.
  Крамольных мыслей совсем не густо, и кривовато в строке лежат без вертикали...Такое чувство, что А-4 - не мой формат...


 
        Крапивный Дон
  Живу над пропастью в крапиве.
  Вниз не смотрю. В ожогах пятки.
  Сжимает ужас нежный ливер,
  а остальное всё - в порядке.
 
  Над головой синеет небо,
  и солнце ласковое светит.
  Не Дон Кихот и не Дон Реба
  я. Кто-то, явно, третий.
 
  Но кто? Нет зеркала. На ощупь
  себя я представляю смутно.
  Не толстый, но, отнюдь, не тощий.
  Красавец - так решаю мудро.
 
  Со мной Элиза по соседству
  плетёт рубашки из крапивы,
  а это действенное средство,
  чтоб извести траву. Счастливо
 
  закончим сказку: будут живо
  одиннадцать топтаться братьев
  над пропастью, где нет крапивы.
  Им пожелаю не упасть я.


 
    Лейблофейсовое
  Этикетка этикета
  пошло выглядит (слегка).
  Преподали хитрость эту
  хамства долгие века.
 
  То ли дама, то ль девица -
  невозможно разобрать.
  Так кокетливо стыдится!
  Слой румян в такую рань!


 
    Любить и быть
  Насморочный сезон.
  Минус напуган плюсом.
  Чувства срывают шлюзы -
  слабый заслон смешон.
  Снова ’любить’ как ’быть’
  сердце твердит упрямо.
  Не устояла дамба
  если бы да кабы.


 
      Любовь сталкера
  Рискует кто, шампанское тот пьёт.
  Для остальных довольно будет водки.
  Любовь желанный, но опасный лот,
  не всякий сталкер рад такой находке.

  И ты не рад. Хотя за нею шёл
  отважно, впереди бросая гайки.
  Наивный оберег - платочка шёлк.
  Так почему ты изменился, сталкер?

  Разъело время шёлковую ткань,
  которая казалась натуральной.
  Ты беззащитен, как подбитый танк.
  И формулу свою сменили ралли.


 
              Март
  Март достаёт из карманов своих капель,
  щедро бросает звон в снежное серебро.
  Март - этот месяц, конечно же, не апрель,
  он - полузимний, холодный от злых ветров.

  Но улыбнется - узнаешь лицо весны.
  В зал тренажерный уносимся мы от книг.
  Формы для тела, как и для стихов важны,
  чтоб содержанию было комфортно в них.


 
        Мартышки и авгур
  Три обезьяны, уточняю - три мартышки,
  кривляки, безответственные дуры,
  им не осилить даже тонкой книжки,
  пришли на женихов гадать к авгуру.
 
  Приволокли испуганную куру.
  Сказал авгур: ’Похоже, идиотов
  получите в мужья. Легла фигура
  такая от куриного полёта!’
 
  Стремиться глупость к глупости. Обидно,
  мартышки эти и меня настигли.
  Пойду и почитаю с горя Windows,
  или, хотя бы, посмотрю картинки.



 
          Микроб любви
  Я твой микроб, домашний и невредный,
  всю ядовитость перевоспитал.
  Сижу, как дура, в тесной чашке Петри,
  ты даже крышку приподнял, нахал.
  С улыбкой наступил на ложноножку,
  но так, слегка, не причиняя боль.
  А ведь любила, милый мой Серёжка.
  Зачем же препарировать любовь?
  И изучаешь чувство с умным видом.
  Молчу. Не плачу. Опустила взгляд.
  До ненависти шаг всего. Обидно.
  Шагну. Микроб любви теперь мутант.


 
  Молчаливость присуща богам
 
  Молчаливость присуща богам.
  Люди суетны и говорливы.
  У молчания квота строга,
  выдаётся под роспись. Извивы,
  колыхающих воздух словес,
  умножают статистику стрессов.
  За язык тянет ласковый бес,
  предъявляя свой статус небесный.


 
      Мыслительное
  Ум свой насилую с утра,
  ведь добрым не бывает утро.
  Жесток с умом я, как пират
  на абордаж берущий судно.
 
  Пять чашек кофе, шоколад.
  Раскручиваю мощь извилин,
  которые скрипят, кряхтят
  и ухают, как серый филин.
 
  Пускаю мысль на наглый штурм,
  но в крепости - тоска и злыдни.
  Потом сижу и просто жду.
  Идея не пришла. Обидно.


 
      Мышиная возня
  Мышиной масти моя судьба,
  возможно, даже мышиной стати.
  Служить пришлось бы идти в стройбат,
  хотя мечталось лишь о десанте
  в уютной норке. Любила сыр,
  на чёрный день оставляя сало.
  И утром, слушая “Верясы“
  себя малиновкой представляла.
 
  Упрямо верила: поворот
  за той горой или этим лесом...
  Но снова сватать припёрся крот.
  Мышиной масти судьба, хоть тресни!


 
        На бегу
  Истинное стало ложным:
  очень быстро мы бежали -
  на бегу быть мудрым сложно,
  перепутали скрижали.
 
  До Майдана добежали.
  Встали. Ждём, что будет дальше,
  опьянённые дрожжами,
  в этой браге много фальши.
 
  Власть безвластия. Растерян
  даже тот, кто флагом машет.
  Эх тетери мы, тетери,
  по посеянному пашем.



 
      Награда за грехи
  Унылый человек в футляре,
  завистлив, как три родственника бедных.
  Он обожает рыбу в кляре.
  Сребролюбив, но также и от медных
  грошей свой красный носик не воротит.
  Грехов его довольно будет роте.
 
  Блудлив, морально и телесно.
  И горд собой, при этом, несомненно.
  И в гневе тип ломает кресло,
  затем тоскливо пилкой режет вены.
  Пожалуй, в ад лежит дорога прямо,
  но это - явно фарс, а где же драма?
 
  Возможно, в том, что человека
  такого дама в белом любит пылко
  (из Васюков или Квебека,
  не важно). И она готова в ссылку
  за ним, хотя и далеко до ада.
  Не адекватна за грехи награда.


 
  Не критикуйте гардероб жены
 
  Летела комаров толпа,
  жужжали нагло. Лица - стёрты.
  Кто под раздачу им попал,
  тот занимался странным спортом,
  похожим на абсурдный бокс,
  но без перчаток и ладонью.

  Царевич боком скок-поскок
  домой и говорит с любовью
  своей искуснице-жене:
  “Одень, родная, жабью шкуру!
  От комаров нет спасу мне!“

  Склероз. Спалил одёжку сдуру!


 
        Не по щучьему
  Шпрехшталмейстер: “Рыжий на арене!“
  “Браво, клоун!“ - зрители кричали.
  Города мелькали. Неизменно
  пятились невзгоды и печали
  глубже в тёмный угол с каждым трюком.
  Радость подходила к людям ближе,
  дети к ней протягивали руки,
  чтоб поймать. Смеялись: “Рыжий,Рыжий!“
 
  Тряская повозка. Несмеяна.
  Снят парик. Смешались слёзы с гримом.
  То ли поздно, то ли очень рано,
  но довольно далеко от Рима
  тянется дорога. Жаль, лекарство
  смеха Несмеян целить не в силах.
  Может, зря, своё оставив царство,
  с шапито весь мир исколесила?
 
  Новый город. Яркая афиша:
  “Господа и дамы! Поспешите!
  Цирк приехал! На арене - Рыжий!“
  Испарились слёзы. Здравствуй, зритель!


 
            Немая
  У шёпота звенит струна внутри,
  крик - обезличен, даже, обездушен.
  Ты говоришь глазами. Говори.
  Я не отвечу. Буду просто слушать,
  что подано: не упрекнут: ’Гурман!’
 
  Мелодию ведёт немая скрипка.
  В минорный цвет окрасила сурьма
  слезу, в мажорный тон - улыбку.


 
  Непримиримость, любовь и жалость
 
  Мирно и дружно в ней уживались
  и не давили авторитетом
  непримиримость, любовь и жалость.
  Девочка рыжей была, как лето.
 
  Непримиримо сражалась с болью,
  солнце любила, цветы и кошек,
  слабых жалела и птиц в неволе.
  Платье носила в смешной горошек.
 
  Кто рядом с ней, тем простой казалась,
  доброй - пожалуй, но и не боле.
  Непримиримость, любовь и жалость.
  Сладость медовая, горечь соли.


 
          Неразделимы
  Сердце эмигрирует, стучит извне.
  Бессердечный ум из себя стремится.
  Топится утрата в своей вине,
  а душа у тела в силках, как птица.
 
  Не понять, что делать, куда бежать,
  но обдумать некогда: не сидится.
  Сердце без ума разъедает ржа,
  ум без сердца - горе. И гибнет птица.


 
      Несбыточная мечта
  На подиуме жизни толчея,
  подмостки смерти - стороной обходят
  прохожие. Им чудится змея,
  хоть интерьер там по последней моде.
 
  Готично. Приглушённые тона,
  и запах , обещающий свободу.
  Спешить не надо и врагов пинать,
  стремиться вверх, тщеславию в угоду.
 
  Придумываем важные дела,
  в них растворяемся, как сахар в чае.
  И смерть своя нам вовсе не мила:
  на похороны опоздать мечтаем.


 
      Несладкая парочка
  Встала сказка не с той ноги,
  непричёсанная, босая.
  Смысл явился опять нагим,
  неприкрытым. Ошибся раем.
 
  Повстречались. Ушли вдвоём.
  почему-то им - не до твикса.
  Не вписались в дверной проём.
  Разворочен весь мир. Проникся.


 
  Нет спасенья от виннипухов
 
  “Загостилось бабье лето что-то.
  Намекну. Тряхну разочка три
  тучи,“ - осень. “В гости мне охота!“ -
  нахлобучив шляпу, думал гриб.


 
  Одиночество на молекулярном уровне
 
  Отшельники-электроны
  из одинокого атома
  от одиночества стонут,
  вращаясь, общения ищут.
  Ситуация - патовая ,
  ведь каждый второй - ’третий лишний’.
 
  Придумана кем-то близость,
  но и она в окружении
  глобального солипсизма.
  Теплеет не так, как хочется:
  Броуновское движение -
  хаос внутри одиночества.


 
    Орфография бреда
  Тщетны попытки уберечься
  от ошибок. В поисках брода
  истрепался словесный бредень,
  бредит истово: “Мода, мода“.
  Кринолин. Корсет затянут.
  Тени. Вийовые ресницы.
  Двое в комнате: я и Гамлет.
  Быт заел. Или запах пиццы.


 
          Отрядное
  Камуфляж: ложь в наряде лести,
  он проверку прошёл веками.
  Ум притих. Глупость на насесте
  раскудахталась: ’Я - такая!’
 
  Макияж: сермяжная правда
  утончённой истиной стала.
  И глаголет. Её тирады
  без купюр чеканят в металле.
 
  Смыть, раздеть. Что-то страшновато.
  Аргументов набор - весомый,
  ведь обширен отряд приматов,
  может, я - неразумный Homo?


 
        Ошибки надо исправлять
  Мой мир. Почему же так тускло, и плоско, и сыро?
  И овцы не целы, и волки, некстати, не сыты,
  и мыши питаются, нагло, не купленным сыром.
  Наверное, звёзды идут по печальным орбитам.
 
  Что делать? Как быть? Я на картах таро погадаю.
  Кофейная гуща должна мне помочь непременно.
  А беды упорно сбиваются в плотную стаю,
  но не улетают, прессуются в горечи стену.
 
  Ошибка. Но где? Я устало смотрю на планету,
  которую только для радостных дел создавали.
  Но, видно, благая задумка про вечное лето
  была не из лучших. Изжили себя пасторали.
 
  Распутаю, верю, тугие узлы траекторий.
  И карты мне выпадут самой желательной масти.
  Смогу запретить я цепную реакцию горя,
  ведь я запускаю цепную реакцию счастья.



 
      Плохое воспитание
  Сентябрь капризно канючил:
  “Мамаша, хочу гляссе!“
  И осень доила тучи
  особо - давали снег,
  хоть морщились:“Эта осень
  балует сентябрь опять.
  И требует он, не просит.
  Какая плохая мать!“


 
  Поздно пить боржоми
 
  Осень в гневе не права:
  рвать-метать - дурное дело.
  Как Бастинда, в лужу села,
  намочила рукава.
 
  И, утратив волшебство,
  превратив себя в старуху,
  плачет жалобно и глухо
  над погубленной листвой.


 
      Почти мулатка
  Мой мавр, тебя давно я жду,
  миндальную глотаю горечь.
  Готовлю к сдаче свой редут,
  об этом заявляю гордо.
 
  Горячий шоколад в постель,
  и я уже почти мулатка,
  способная на страсти те,
  в которых раствориться сладко.
 
  А ты пришёл, кричишь:“Ганьба!“
  Да, я не из счастливых баб.



 
            Привычка
  Опять набираю имя твоё в Интернете.
  Привычка такая: искать. Ей я свято верна.
  Ты мне на письмо однажды (давно) не ответил,
  ушёл, не прощаясь, оставив на полке журнал,
  в котором написано: ’Мастер и Маргарита’.
  Роман засмотрела упрямо, как небо, до дыр.
  Увидеть смогла, как нахальная Воланда свита,
  тебе предложила орбиту спокойной звезды.
 
  Смирилась. Твой выбор. Оспаривать больно и глупо.
  Мой милый не мой, знаю точно, живу на Земле,
  пока по ней движешься ты. Только тянет иглу по
  стеклу надоедливо память: ’Прошло тридцать лет!’


 
            Простой тост
  Успел новый год осмотреться,
  отметил он праздников много.
  И вот вновь февраль, 23-е.
  Все женщины, верные долгу
  любви, три салата (не меньше)
  готовят, коньяк, чтоб озвучить
  свой тост ’За мужчин!’ ( не ’ За женщин!’ ),
  добавив: ’Но мой - самый лучший!’
 
  А я от стола - к монитору
  спешу. Безо всяких там маний.
  И тост мой простой и бесспорный:
  ’За тех, кто меня понимает!’


 
        Развод в разводе
  Развод - развод. Формально, мы - чужие.
  Я на тебя весь бизнес записал.
  И даже если вытянут все жилы,
  я - БОМЖ. И пусть кричат враги: ’Нахал!’
  Любимая, тебе я верю свято,
  активы наши пустим в оборот.
  А это кто? Он не похож на брата...
  Любовник? Вот, действительно, развод!


 
  Ремарка по поводу способности любить
 
  Мы любим, покуда живы,
  возможно(не факт) и после.
  Проходит любовь курсивом
  сквозь ненависть или возле.
 
  Кто говорит: ’Не умею
  любить!’ - лжец последней пробы.
  А если - правда, скорее,
  не человек, утроба.


 
      Руководитель
  Руководить. Водить рукой,
  спустив рукав, ладонь припрятав.
  Руководитель - никакой,
  работы - нет, но есть зарплата.
 
  Вдаль смотрит курицей слепой,
  вблизи лишь деньги замечает.
  Командует: “Проснись и пой!“,
  спитым нас угощая чаем.
 
  Мы подчинённые, увы.
  Порою хочется завыть.



 
        Рыбьи дни
  На тонкую нить нанизаны дни,
  как хитрые рыбки-бананки.
  Просохнут до шороха. Их извини
  за шорох обманно-манкий.
 
  Их рыбий язык понимать учись,
  посулы дели на четыре
  с чеширской улыбкой размера “чиз“,
  ведь масла довольно в сыре.


 
            Сафари
  Легко на сердце: сделал гадость,
  ведь не кому-то, а врагу:
  отправил прямиком в Уганду.
  Пускай сидит на берегу
  Виктории в лохматой шубе.
  Экватор, пальмы, лепота.
  Экзотику враг очень любит,
  а кто-то - дротики метать.
  Ещё есть львы и крокодилы,
  но это - форменный пустяк.
  Я улыбаюсь очень мило,
  в Хэллоуин ведь не грустят.


 
  Сбрендившие строки
 
  Неуклюжая строка
  прикрывает рифмой ляпы.
  А в руке её стакан
  итальянской крепкой граппы.
  Говорит: “Известный бренд!
  Жду мелодию для песни!“
 
  Забредёт усталый френд
  и дежурный комплимент
  в комментариях повесит.


 
  Сегодня, Завтра и Вчера
 
  Сегодня, Завтра и Вчера
  из времени пирог песочный
  готовят. Делят на кусочки
  и кормят Вечность. ’Набирай,
  родная, вес, размер!’ Взирают
  на чудо-действо простаки
  и мудрецы, ведь так ловки
  движения трёх кулинарок!
 
  Миг завернул крутой вираж,
  схватил кусок, унёсся в дали,
  нахал. Его к столу не звали
  Сегодня, Завтра и Вчера.


 
            Сейф
  В ячейке “До востребованья“ спит
  моя любовь. Нет голубей почтовых.
  А недрузья толпятся бестолково,
  у неврагов потёртый сонный вид.
  Пожалуй, положу любовь я в сейф:
  так лучше и спокойнее для всех.
 
  Тот, кто придёт и подберёт ключи,
  оставит мне записку, в ней три слова.
  Их выучу. Перечитаю снова.
  И удивлюсь: “А сердце-то стучит!“
  А если “Я люблю Вас“ только лесть,
  сейф загорится с криками:“Не лезь!“



 
            Сладость яда
  Ах этот яд, он слаще, чем нектар!
  Его глотать согласны безусловно,
  пусть истины священная корова
  не предлагает постный свой товар.
 
  Мы всё равно срифмуем благодать
  с каким-то непотребством непременно.
  Битюг в упряжке с трепетною серной
  читателя способен удивлять.
 
  А это ли не творческая цель:
  соединить, что в мире невозможно.
  И пусть нас вызывают на дуэль
 
  ревнители незамутнённой лиры.
  Для пули откровенно толстокожи
  адепты все придуманного мира.



 
        Сомнение жалит
  Из злата молчанья для слова оковы кую.
  Что было вначале? Незнания сладкий уют.
  Но выросли уши и дудочка дерзко поёт.
  Как выразить душу? Сомнение жалит змеёй.
  У каждого личный сознательно выбранный крест.
  Берём в руки спички, посмотрим, кто выдаст, кто съест.


 
      Спроси у вечности
  Спроси у вечности, кто прав.
  Она в ответ сморозит пошлость:
  тот - шизофреник, тот - кастрат,
  тот жил как будто он из Польши.
 
  А мир стоит и люди есть,
  но их довольно маловато.
  Бездушные лелеют спесь,
  выносят нагло сор из хаты.
 
  И вот опять в чести раздор,
  не русскость в этом виновата.
  Ты веришь в бога? Будь же добр
  не поднимать руки на брата.


 
          Ссора
  Закипаю. Надоело терпеть.
  Ты - противный, очень мелкий завистник!
  На губах - белой пены кипень.
  Тянешь невозмутимо свой виски.
  Выше точки кипения я,
  цвет лица мой - кипенно белый.
  Ты садишься легко в каяк,
  уплываешь.
  И что мне делать?


 
      Старый рояль
  Тысяча первый скрип.
  Нота запала ’си’.
  Старый рояль охрип.
  И приговор висит:
  ’В печку пора, дрова!’
  Милости - не проси,
  люди глухИ к словам.
  Слов и не будет. Всхлип.



 
  Страшнее кошки зверя нет
 
  Неоднозначный очень персонаж,
  съел он козлят, причём, шесть штук, без соли.
  Глупыш, в унылый попадал пейзаж:
  свой хвост в пруду морозил Волк до боли -
  обманутый Лисой не в первый раз.
  Но знаем и иные мы примеры:
  был добрым, от зверей телёнка спас.
  И представлялся нам совсем не серым
  в той сказке, где царевичу служил.
  Волк мудрый, артистичный, даже хитрый.
  Такие вот у сказок виражи,
  мелькают волки разные, как титры.
 
  ( Но Волки в русских сказках никогда
  не попадались на пути Котам)
 
  А у Лисы на рыжей морде штамп:
  везде хитра, коварна, воровата,
  безжалостная к глупым Петушкам
  и Зайчиков лишающая хаты.
 
  ( И, всё-таки, один нашёлся Кот,
  Лису провёл, а не наоборот)
 
  Иван - дурак, Емеля - простачок.
  И мудрые двойняшки-Василисы.
  Неравная игра! Разгромный счёт.
  За всё пусть скопом отвечают лисы!
 
  (Холёный, словно вакса чёрный, Кот
  любимцем у Яги давно живёт)


 
    Судьба барабанщика
  Проказница-Мартышка,
  Осел, Козел да косолапый Мишка
  Затеяли сыграть Квартет.
  И.Крылов
 
  Опять у флейтистки-Мартышки роман,
  Козёл-пианист в баре рубит ’капусту’,
  а Мишка под кайфом ревёт: ’Я - Билан!’
  и лапу в берлоге сосёт на закуску.
 
  Остался Осёл и его барабан.
  Упорно зовут в Сомали на гастроли.
  Кричит: ’Я поеду!’, когда в стельку пьян,
  а трезвый - от страха дрожит, тварь, до боли.
 
  Распался квартет! А когда-то - блистал.
  Осёл в ностальгии листает афиши,
  вздыхает: ’А , ведь, я - почти Ринго Старр!
  Возможно, про нас мемуары напишут...’


 
  Трио проклятий Рыцарю Печального Образа
 
  Зачем ты спёр с водою мыльной тазик?
  Клиенту не успел побрить подмышки!
  Проснулся. И с проклятий начал сразу:
  ни дна тебе , Кихот, и ни покрышки!
 
  Вандал ты, Дон Кихот, и, даже, варвар,
  разрушил мельницу мою ты пОшто?
  Тебя я проклинать имею право:
  ни булочки тебе, и ни лепёшки!
 
  Преследуешь и кличешь Дульсинеей,
  и к каждому столбу меня ревнуешь!
  А я желаю - замуж поскорее:
  ни секса ввек тебе, ни поцелуя!


 
      Ты не рядом
  Догоняет тишина
  звук, напуганный трезвоном.
  Ты - не рядом. Я - одна,
  сталкер, вышедший из зоны.
 
  Мысленно поддержим связь,
  безопасность - сто процентов.
  Птица счастья снова всласть
  молоко своё нацедит.


 
              Увы
  Меня называла: Бонд или ,звонко, Зорро,
  а я был просто влюблён по уши, мальчишка,
  c тобою рядом слыть слабым - считал позором,
  стать сильным старался, удавалось - не слишком.
 
  Метался, как птичка в сети, хоть был свободен,
  ведь ты никого не держала, сама - ветер.
  Противился долго, как мог, своей природе,
  на теле храню не мало тому отметин.
 
  Я в море со скал ныряя, от страха трясся,
  шёл за тобой в темноту криминальных улиц.
  Когда хвалила - взлетал на вершину счастья,
  готовый шагнуть и в ад, и в пчелиный улей.
 
  Опасное - сильный магнит, общеизвестно,
  но, жаль, не все в бренном мире - парашютисты.
  Мы выбираем для жизни такую местность,
  увы, в которой комфортно... Может, простишь ты?


 
      Февраль не лютый
  Февраль не лютый. Повезло.
  Лёд на реке послушно треснул.
  Синички хоровую песню
  разучивают. За углом
  ждут чудеса. Я знаю это,
  меня не в силах обмануть
  мой мир: я не из тех зануд,
  которые не верят в лето.


 
          Центровое
  Себя поставлю в центр вселенной,
  ночные звёзды - в хороводе.
  Я - человек, обыкновенный,
  не сразу и не всё выходит.
 
  Я - человек вполне разумный,
  и с этим спорить даже глупо .
  Включаю сердца чуткий зуммер
  и вижу микрокосм без лупы.
   
  Угрозами по горло сыт
  мой мир. Любить его - задача
  для всех. Мир каплями росы
  от нелюбви вселенской плачет.



 
        Шабашник
  Я вышел из себя во вне
  и выдохся. Шабаш!
  Шептала: ’Не гони коней!’ -
  душа. ’Такая блажь
  герою не идёт! Внутри
  порядок наведи!’
  Сказал: ’Дурацкое пари,
  заезженный мотив,
  но, только, потянул за гуж.
  А я же ведь - герой!’
  Душа: ’Опять объелся груш.
  Дверь за собой закрой!’

© Бурель Любовь, 12.10.2022. Свидетельство о публикации: 10050-189619/121022

Комментарии (18)

Загрузка, подождите!
Страница: 1 2
11
Ответить

Захватошин Сергей :

Тонул моряк в бездонном море,
В том море бушевали страсти!
Любви, читая новый сборник
 Он не просил, чтобы спасали...
 
 
 
 

 Моряку это море — по колено,

выплывет он целым непременно:)))

 

Спасибо за экспромт, Сергей!

12
Ответить

Бурель Любовь :
но там вообще не понятно, читает их кто-то или нет

В начале 2010-х на стихире было такое поветрие — печатать книги на бумаге. Ну, крутились кто как мог, 50 экземпляров можно и дома на собственном лазернике отмахать, тем более, что такой тираж любая типография будет печатать таким же способом. И активно обменивались этими изданиями. Я под эту лавочку даже в официальные журналы несколько подборок стихов пристроил, правда, в другом регионе, поэтому со мной рассчитывались коробками тех же журналов, ну, на сумму гонорара по квитанции.

 

И вот, где-то на полке у меня есть этакая пачка бумажных книжек от таких самоиздателей. И в последнее время такая тоска берет… я знаю, как это объяснить, но не буду, короче, ничего не лезет. И тут попадается на глаза вот такая книжка чьих-то стихов, уже забыл этого человека, давно не общались. А возьмешь, да и вчитаешься вдруг...

 

Так что, наверное, все не зря.

13
Ответить

Бурель Любовь, Ой, а еще альманахи «Поэт года» и «Наследие» (этим кирпичом убить можно, и там еще фотка русской анператрицы цветная...) Вот уж чтиво так чтиво!

14
Ответить

Наша песочница :

Бурель Любовь, Ой, а еще альманахи «Поэт года» и «Наследие» (этим кирпичом убить можно, и там еще фотка русской анператрицы цветная...) Вот уж чтиво так чтиво!

Меня  в «Поэт года» несколько раз приглашали, но я вкурилась(не сразу), что их не мои стихи интересуют, а малые мои денежки. Один раз издалась бесплатно в Канаде, купила потом там 5 экемпляров, раздала все, даже себе на память не осталось: дорогое это удовольствие — печататься на бумаге. Хотя книга — это прекрасно(когда её читают)

 

Последний раз редактировал Бурель Любовь 12.10.2022 20:38
15
Ответить

Бурель Любовь, А у меня спонсор нашелся, мол, «че ты там сидишь на Алтае, тебя никто не знает, надо же пробиваться»… 12 косарей слил, ну, там на 11 страниц в альманахе хватило, так что, у меня есть «Поэт года» с моими текстами и диплом участника. Пипец, смешно!

16
Ответить

Наша песочница :

Бурель Любовь, А у меня спонсор нашелся, мол, «че ты там сидишь на Алтае, тебя никто не знает, надо же пробиваться»… 12 косарей слил, ну, там на 11 страниц в альманахе хватило, так что, у меня есть «Поэт года» с моими текстами и диплом участника. Пипец, смешно!

Спонсор — это замечательно. Но на всех их не хватает:)))

А книга — она есть не просит и глаз радует.

17
Ответить

Бурель Любовь :
Но на всех их не хватает:)))

А причем тут все? Главное, что у меня есть такой альманах

18
Ответить

Алекс Богатый :

Бурель Любовь :
Но на всех их не хватает:)))

А причем тут все? Главное, что у меня есть такой альманах

Правильный подход, одобряю...:)))

Загрузка, подождите!
Страница: 1 2
Добавить комментарий

 
Подождите, комментарий добавляется...