Эйфель на опохмел (про Еру)

Читателей: 41

Инфо

- Лучше б ты умер, Ера! Нет, правда, лучше б ты сдох, - сказал самому себе Герман, нажимая кнопку слива.
Ниагара с рокотом хлынула из смывного бачка. Герман оперся обеими руками о края раковины,
наклонился, едва не касаясь её лицом, изо рта падали хлопья желчи и тянулись вязкие нити слюны. Ера отдал
всё этим утром унитазу, и мышцы живота теперь болели от натуги.
Стоп.  Какая раковина, какой смывной бачок?!  Протри глаза, автор. Или ты втихую нахерачилась вчера вместе с Ерой?
Попытка не засчитана. Давай по новой.
- Лучше б ты умер, Ера! Нет, правда, лучше б ты сдох, - сказал самому себе Герман, борясь с дверью уличного сортира.
Холодный ветер бросал сколоченное сикось-накось из неоструганных досок полотно назад, и оно встретилось с Ериным
размокшим носом. Он и не знал, сколько слизи и всякой жидкости содержит организм среднестатистического молодого
мужчины, рядовой рыбки из офисного аквариума.
Наконец парень выбрался из узкого провонявшего дерьмом и хлоркой ящика , но не справился с новой преградой и уткнулся
в сугроб. Поднявшись с четвёртой попытки и отряхиваясь, он поднял голову к небу: ночь уже спешила убраться из этой чёртовой
дыры, с задворок Космоса - с Земли, наверное, тоже трубы горят, и там, за границей горизонта, её ждут с огненным пойлом,
дадут поправиться.
Куда его занесло?
Небо совершенно вылиняло в серые, застиранные краски раннего утра, и на этом фоне Ера увидел покосившийся дорожный указатель.
“Париж“ - значилось на табличке, почему-то кириллицей.
- Лучше б ты у..., - затянул было опять Герман, но кто-то сильно раздражённый в его голове оборвал эту песню: “Не начинай опять!“
Голос у незнакомца в Ериной башке был твёрдый и злой, и Ера заткнулся.
- Помочь?
Ера с трудом обернулся на оклик. Шагах в пяти от него, за хлипким заборчиком, остановилась пожилая женщина с подойником в руке.
- Ммать ё, мать, где я? - выговорил Ера.
- Так у Парижу, милок.
“Данунах“, - опять не поверил происходящему страдалец.
- Пойдём-ка, - женщина решительно поставила ведро с молоком у донышка (Зорька жадничала на зимнем рационе) в сугроб,
подхватила опять сложившегося, как складной строительный метр, парня и поволокла его к ближайшей избе.
- Зухра, не ты постояльца потеряла? - крикнула она в дверной проём.
В сени вышла пожилая нагайбачка.
- Да, мой.
В коричневой морщинистой руке у хозяйки тускло отсвечивала жестяная кружка.  
Парень благодарно принял протянутое лекарство. Сладковатый хлебный вкус браги обволок его рецепторы. Ера пил большими
судорожными глотками и чувствовал, как жизнь и память возвращаются в него.
Хозяйка отдёрнула ситцевый полог с дверного проёма и кивком указала на место сегодняшнего Ериного ночлега. Ера проясняющимся
сознанием зацепил боско-чильеджевский блайзер на спинке стула - в мелкую клетку “пье-де-пуль“ , одолженный у двоюродного брата
для новогоднего корпоратива, и синий атласный галстук.
В два шага длинных ног он пересёк крохотную комнатку и упёрся лбом в подмороженное окошко, по периметру которого цвели ледяные узоры.
На стекле быстро оттаял кружок, и Ера нырнул в него зрачком.
- Мля! Мля!! - не удержались от восклика Ера и невидимый собеседник в голове.
Кружевные контуры Эйфелевой башни плыли в морозном воздухе.

Тем временем в портовом городе на берегу Чёрного моря, на пустынном галечном пляже, сидели высыпавшие из “Хилтона“  коллеги Германа,
прихватив недопитые бутылки просекко (для дам), чиваса  и уильяма лоусона. Вчера днём было плюс шестнадцать. Розовые языки утреннего света на
дымчато-синих горах на другом берегу бухты подсказывали: сегодня тоже погодка не подкачает.
Смех и оживлённый разговор компании смешивались с накатом ленивой волны и вскриками проголодавшихся чаек.
- Вот, наверное, Ера удивился!
- Ненуачё! Сам напросился в Париж, и ведь знает, что прямых рейсов нет.
Корпоратив был назначен на 28 декабря, и с того вечера перешёл в перманентное празднество, то затухающее, то вновь набирающее силу, когда
кой-как закрывшие годовые отчёты и баланс сотрудники возвращались в строй. Компания кочевала из кабака в кабак, наведывась между делом в офис,
и, наконец, вытащив белые лежаки из штабеля, расположилась под теневым навесом пляжа.
Еру боевой отряд потерял где-то между 30 и 31 декабря. Посадили на бла-бла-кар до Сочи, там его встретили сотрудники из филиала, проводили
в Адлер на самолёт. В Челябинске не просыхавшего всю дорогу Еру приняли в заботливые руки коллеги (компания была большая и держала филиалы
и допофисы от Калининграда до Находки) и отправили на служебном автомобиле в сторону Магнитогорска. Дорога по унылой, по-чеховски, степи заняла шесть часов (Челябинская область, на минуточку, это две Дании по площади), останавливались несколько раз, чтобы Ере проблеваться, в районе населённого пункта с шампанским названием Фершампенуаз свернули на грунтовку и, наконец, вывалили живой (нет, пожалуй, полуживой) груз во двор к Зухре.
Надвигалась новогодняя ночь. Село праздновало. Германа пригласили к столу.
Но ничего этого Ера, конечно, не помнил. Башня Эйфеля на заднике деревенского пейзажа обращала в сюр происходящее. Но пятидесятиметровая стальная конструкция существовала не только в воображении не до конца протрезвевшего Еры.