Глава 4. лито гуляло (рыбкина, пикляев)

Читателей: 33

Инфо

Начало здесь:
Гл.1 https://poemach.com/mvrybkina/Poka-ne-razglashaetsya.html
Гл.2 https://poemach.com/mvrybkina/CHETVERTAYA-STOLITSA-v-soavtorstve-s-Denisom-Pikly.html
Гл.3 https://poemach.com/mvrybkina/Glava-3--varenishnaya.html


– Чеков, ну что вы, в самделе, как институтка? – Несветаева вполне освоилась в общении с Гудроном. Толстая, выкрашенная хной, чтоб не лезли волоса, авторка длинных, как очередь в районную поликлинику, стихов (здесь авторы немного повздорили на тему, стоит ли унижать героиню столь прямолинейным описанием, но сошлись на том, что оба они за правду в искусстве), энергично постучала закаменевшей воблой о столешницу. Пластиковые стаканчики, в которых водка как раз женилась с чешским пивом, подпрыгнули, Чеков расстроился: выплеснутого было жаль.
– Что вы фрустрируете? – Продолжила Несветаева, взяв в окружении литераторов другой тон. Словно латы нацепила. – Ну поругали. А кого, скажите мне, не ругали?  Неруганный писатель – это как, простите, пустой кондом, который не на что напялить. А вы наполняйте уникальным контентом, без ругачки не созреет. 
– И вообще, – тут Несветаева немного помолчала, сосредоточенно сдирая с пунцовой воблиной тушки обмякшую кожу. Чешуйка блеснула жемчужиной и приземлилась на плечо Чекова. – И вообще, вы большой мальчик – и так разнюнились. Писателя он в себе убьёт! Ты его вначале роди, писателя-то. Пожуй говна на литсайтах, на литошных разборах, от редколлегии в журнале по мордасам получи. Сейчас-то всё онлайн, а раньше прям рукописью, прям рукописью, листы фррр! – а по полтиннику страница машинистке отдай, вот где горе-то было...
– Вот я, – произнесла Несветаева, окидывая подслеповатым взглядом обширную грудь – не прилипло ли. В смысле, рыбьих чешуек.
Отряхнула.
– О чём бишь я? Ах, да.
“Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плЮет на алтарь, где твой огонь горит“, – продекламировала собутыльница. – ПлЮет, заметьте, Чеков. Сегодня бы автора за неправильное ударение сразу бы по сусалам. Так то Пушкин! – Несветаева выставила вверх указательный палец с облезшим маникюром, ребро ладони блестело вязко стекающим рыбьим жиром. Несветаева огляделась, обо что бы отереть. 
«Какой пиджак у Чекова, – подумалось ей. – Писательский. Поэты в таких не ходят».
– Вам бы, Гудрон Карлович, одёжу поменять, – твёрдо сказала Несветаева. – Свитерок там какой, толстовку. Худи, наконец.
– Хули? – Не расслышал Чеков.
В заведении было шумно – лито гуляло и духарилось вовсю.
“Под куй Пе га са“ – пьяненько произнёс про себя претенциозное название Чеков.
– Я вас представлю, – Несветаева неожиданно дёрнула за рукав проходившего их столика руководителя лито. 
– Ндаа? – Притормозил руководитель “Подкуенного (чёрт, как это правильно? под-ковено-нно, подко-евонного?) Пегаса“, относительно молодой, не сильной ещё потёртости, человек мужского пола (хотя... хотя..., нет, тема скользкая), худощавый и одетый с лоском, доступным в городишке регионального подчинения, Вениамин Лойко.
– Это Чеков, он из литкружка при районной администрации. Печатался в муниципальной газете. Неоднократно. Прозаик, – грудным голосом, ещё чутка понизив тембр для вящей обольсти – зачёркнуто – внушительности, – пропела Несветаева. – Прошу любить (чёрт, чёрт, скользкая тема!) и жаловать.
– Вениамин Степанович, – протянул новичку руку Лойко.
Чеков сжал узкую ладонь, но не сильно: боялся смять косточки возможного какого-никакого будущего начальства. Приветствие вышло вялым, как... как там сказала эта разухабистая баба из лито, в которой теперь едва проглядывала его недавняя застенчивая собутыльница из вареничной? Как то, что никак не впихивается в кондом?
– Как же шумно здесь, – подосадовал Чеков. – Толком не расслышишь.
На столике откуда ни возьмись взгромоздилась пузатая бутылка бурбона.
Это подсуетился Зигфрид Конотоп, пожилой детский писатель. Он собирался закинуть свежие рассказики в альманах, на издание которого раз-два в год наскребало лито по спонсорам, удовлетворив их “датскими“ рифмованными панегириками. Ну, и главный спонсор обычно открывал альманах своей какой-нибудь забубенью. Конотоп писал как минимум не хуже спонсора, но всё же на всякий пожарный проставился.
Если б не Веничка – не Лойко, другой, – дальнейшие события прозаик Чеков описал бы так: “и немедленно выпили“.
Но эта прекрасная лаконичная фраза, которая, собственно, одна могла составить всю поэму, была занята. Интертекстуальность Чеков не признавал, считая её тупо плагиатом и литературным рейдерством.
Короче, все стремились надраться в зюзю. Несветаева ушла “не соло нахлебавши“, как написала одна девочка в рассказе, который Несветаевой, как рабочей лошадке “Под куй Пе га са“, принесли на рецензию, заодно выправила: девочка была государева – зачёркнуто – спонсорева племянница.
Так вот, Несветаева ушла с этой вечеринки как раз “соло“.

Одинокие ночи – матери стихов.