Глава 12. (не)случайные встречи

Читателей: 16

Инфо

Глава 12. (НЕ)СЛУЧАЙНЫЕ ВСТРЕЧИ

...Отработав смену, Веретенникова принарядилась и направилась к верхне-захолустинскому Дому Культуры, весь второй этаж которого арендовали пегасцы.
Первым встреченным ей литошником («Провидение не спит!» – торжественно заметили принявшие с утра и потому пафосные авторы) оказался детский писатель Конотоп.
В вестибюле к девушке сразу подошёл Зигфрид, коротко отрекомендовался и предложил Веретенниковой быть её проводником в адище местной литературы со всей томившейся в нём пишущей братией. Танюша засомневалась, правильно ли будет принять предложение случайного знакомого, но наружность писателя располагала довериться ему: седые виски, открытый взгляд, никакой развязности, одет солидно, без петушиной яркости. Заметив, что девушка колеблется, Конотоп произнёс, что любые встречи отнюдь не случайны, а эта – в особенности, и именно её, начинающую поэтессу Веретенникову, он и поджидал весь этот погожий сентябрьский вечер.
И Танюша поверила собеседнику – не только в этом, но и как бы на будущее, бесповоротно… Конотоп теперь виделся ей Дон Кихотом, но не свихнувшимся чудаком из-под пера Сервантеса, а тем добрым благородным идальго Алонсо Кихано, которого воплотил в кино Черкасов (пятижды сталинский лауреат, – не преминули тут же уточнить авторы).
Меж тем, Зигфрид предупредил легковерную девушку, что не стоит ей быть столь открытой и доверчивой, особливо в стенах данного учреждения:
– Танюша, вы, как и любой добрый человек, слишком много сомневаетесь в себе и слишком хорошо думаете о других.
– Никогда бы не подумала, что вера в людей может быть недостатком, – тихо произнесла уязвлённая проницательностью Зигфрида Веретенникова.
– Многие добродетели, увы, в наш переменчивый век пришлись не ко двору. Эмблему данного литературного объединения уже давно следует поменять с крыльев благородного скакуна на более древний и соответствующий времени и устремлениям пегасцев символ – уроборос, гадину, пожирающую собственный хвост.
Танюша совсем запуталась и позволила Конотопу бережно взять себя под руку. Благородный писатель подтвердил спутнице, что сегодня собрался весь цвет пегасцев, и он представит девушку. Но попросил прислушаться к его словам и дал короткие, не без горькой иронии, замечания по личности каждого из наиболее значимых членов лито.

Впоследствии Веретенникова смогла в полной мере убедиться, сколь был точен и в некоторой степени сдержан в своих формулировках Конотоп. А пока, провожаемые сальными взглядами и перешёптываниями, девушка и седовласый рыцарь поднимались по парадной лестнице ДК.
В противовес Зигфриду остальные пегасцы показались Танюше холодными и отчуждёнными глупцами. Не такими представлялись Веретенниковой в её девичьих фантазиях писатели и поэты – знатоки человеческих душ и возвышенные мастера пера.

Зигфрид руку девушки не отпускал и полушёпотом, как мог, успокаивал:
– Танюша, рано или поздно многим нашим мечтам суждено разбиться о холодные камни действительности. Если человеку получается отрастить своим мечтам крылья – он становится счастливым. Если же удаётся облечь свои мечты в честные и простые слова – то и вовсе может получиться не самый плохой поэт и писатель.
– Честно? – девушка с надеждой посмотрела на Зигфрида.
– Я в этом глубоко убеждён, – кивнул утвердительно спутник. – А вот это знакомство вас точно обрадует, – Зигфрид указал на грузную женскую фигуру, направляющуюся к ним по коридору.

Лиза с удивлением отметила неловкие движения, общую запущенность фактуры, чем же может быть это знакомство приятным? Однако сомнения её рассеялись, стоило ей встретить необыкновенный, глубокий взгляд тёмных, с отливом мазута, глаз и широкую улыбку незнакомки.

– Несветаева, душа моя! Позвольте представить вам Танюшу Веретенникову – начинающую поэтессу, неожиданным визитом в этот храм искусства (Конотоп был сама ирония) раскрасившую серые будни убеждённого холостяка. К тому же, – Зигфрид заговорщически подмигнул неловкой писательнице, – её отчего-то сразу невзлюбило всё лито.

– Умм, – приветливо пробасила Несветаева и протянула пухлую лапку для поцелуя Конотопу и рукопожатия Танюше, – Зигфрид, лучшей рекомендации и не сыщешь. Так вот сразу и все пегасцы? – она с интересом оглядела Веретенникову, с лёгкой ревностью сильно взрослой женщины отметив очарование юности.
– Но, конечно, не успели рассказать многое?
– Каюсь, понадеялся на вас, тем более, спешу на важнейшую встречу. Я могу оставить на вас свою протеже? – Зигфрид с лёгким поклоном вопросительно посмотрел на Несветаеву.
– Спрашиваете! Да мы уже подружились, – хохотнула неловкая писательница. Зигфрид склонился над Танюшей и прошептал ей на ухо:
– Уверяю вас, Несветаевой можно и нужно доверять. Подружитесь с ней – первое впечатление бывает обманчиво, а более доброго человека в Верхнем Захолустье вряд ли сыщешь.
Детский писатель ещё раз рассыпался в извинениях и покинул женщин.
Несветаева взяла под руку Танюшу и продолжила знакомить ту со всеми достопримечательностями лито.

***
Несветаева понравилась Танюше. В ней не было напускного и, ожидаемо к прожитым летам, менторского. Писательница оказалась острой на язык и чрезвычайно пытливой собеседницей, от внимания которой не ускользало ни малейшей детали в разговоре.
От Несветаевой Танюша узнала, что сама писательница уже около года состоит в лито, но кроме седовласого Зигфрида ни с кем из пегасцев дружбы не водит.
На резонный вопрос девушки, что же развело Зигфрида и Несветаеву со всем активом пегасцев, почему в одном цеху нет согласья, писательница ответила столь завуалированно, что Веретенникова поняла – задача нерешаема из-за корневых, фундаментальных для противоборствующих сторон принципов.
Зигфрид же в лито состоял со дня его основания, однако на смену благородным литераторам, продолжающим идеи эстетического выражения концепции мира и человека, пришли новые лица, в частности Лойко, нынешний глава пегасцев, которые открыто издевались над высокой миссией поэзии и даже постмодернизм считали обветшавшим и беззубым – и изобретали изо всех сил новые формы, в которых органично вписались бы их агрессивные бессмыслицы.
В целом Конотоп держимордой никогда не был и считал, что всем цветам нужно дать распуститься. Но его литературные оппоненты не были столь терпимы к несогласным.
Так, через короткое время, все единомышленники Конотопа остались вне созданного ими литературного объединения – кто-то устал от борьбы с молодой, горячей и непрошибаемой порослью, более напоминающей своей неуступчивостью литературные сорняки; кому-то откровенно помогли подковёрными интригами, в коих так поднаторело новое поколение творцов.
А Зигфрид остался, движимый только ему одному понятными соображениями.

Конотопа пегасцы не любили, но побаивались. Какая-то добрая душа (или злой гений обновлённого лито) в своё время пустила слух о том, что детскому писателю благоволят на самом верху и попытка сдвинуть персону Зигфрида может обернуться не самыми приятными последствиями для того, кто пытается расшатать под неугодным творцом землю. Душу/гения так и не нашли, а бесстрашных литераторов среди новоявленных пегасцев отродясь не водилось, итоги революции были признанными удовлетворительными – на том стороны разошлись. И до появления в лито Несветаевой Конотоп воевал с супротивником в одиночестве, подтверждая расхожее выражение «и один в поле – воин». Подрывная деятельность в виде лекций и семинаров Зигфрида, которые по тематике разнились с генеральной линией пегасских литераторов, стала причиной несварения желудка у Прихлёбкина, громкого беспричинного лаяния Цыкутки и бессонных ночей, казалось бы, непробиваемого Лойко.

Стоит также заметить особо пытливым читателям: обстоятельства знакомства Зигфрида и Несветаевой были схожими с обстоятельствами знакомства Конотопа и Веретенниковой. Год назад Зигфрид встретил Несветаеву так же, как и Танюшу – в вестибюле – и взял на себя труд познакомить новенькую с местными персонажами и обычаями.
– Стал моим Вергилием в этом аду, – шутила после Несветаева.
Въедливая писательница впоследствии неоднократно интересовалась у Зигфрида, почему он её подкарауливал, откуда о ней узнал и чему так радовался, на что терпеливый Конотоп всякий раз находил разные ответы. Но в один из дней Несветаева схитрила и вызвала отличавшегося безукоризненной честностью Зигфрида на откровенный разговор.
Конотоп по-отечески посмотрел на Несветаеву и мягко, как объясняют ребёнку, сказал:
– Вы всё узнаете в своё время, уверяю вас. Я не вправе сейчас раскрывать все карты, иначе повесть выйдет неинтересной, – и выразительно посмотрел в тот угол, где ловившие каждое слово Зигфрида авторы устроили себе наблюдательный пункт, так, что они свёкольно покраснели и ретировались в вареничную, позволив всему идти своим чередом, на чём и настаивал детский писатель.

***
Три часа, проведённые в компании с неожиданной соратницей, пролетели для Веретенниковой незаметно.
– Держитесь Конотопа, Танюша, он вас никому в обиду не даст, – на прощание сказала неуклюжая писательница и вдруг по-матерински обняла девушку.