Однажды осенью я чуть не умерла

Однажды осенью я чуть не умерла.
Едва не угорела в ветхом доме.
Но кто-то, простерев свои крыла,
не дал мне задохнуться. Словно в коме,
в дыму я шевельнуться не могла.

Кто это был? Кто это был? Кто, кроме?

Мой тайный страж,хранитель тленной плоти,
надеяться не смею, что души.
Он за моим плечом, как на работе,
пожаров где-то с тыщу потушил.

В тот раз, я помню, сизым рукавом
мне стиснуло и обвивало шею
и койку завалило, как траншею,
обрушенную проливным дождём.

Я выползла в холодный коридор,
а он меня придерживал за спину,
мне не давая соскользнуть в трясину
беспамятства. И чей-то приговор
был отменён ходатайством его.

Я выкашляла кубометры дыма,
я извергала декалитры рвоты.
Он разгонял и подтирал. Работы
грязной ему опять с лихвой хватило.

За окнами не выспавшись Свердловск
натягивал просушенный рассвет,
как свитер грубой вязки под спецовку,
и пробивал компостером билет
в трамвае. У меня без остановки
стучал в висках несыгранный секстет,
кроя мне череп словно бы кастет.

... Но мой хранитель проявил сноровку.

- Худая и запущенная - так
сказал мой доктор бледному отцу,
примчавшему в Свердловск
по телеграмме.
Тогда, наверно, на кардиограмме
родителей случилось по рубцу.

Простите мне, ведь даже подлецу
простившие не хлещут по лицу,
покоящемуся в черной раме.

Как жаль, но я тогда не умерла.
Хранитель мой изрядно потрудился
и измозолил в кровь свои крыла,
чтоб кровоток мой не остановился.

Кто выжил под ударами любви,
тот что угодно вытерпит и дальше.
Я помню этот свой надсадный кашель
и отпечаток папиллярных линий,
когда меня в участок привели.

Хранитель мой на лестнице стоял,
устало оперевшись на перила,
пока мне опер нервы измерял
подыскивая нужное правИло.

Я не входила в нужные пазы,
моя резьба не подходила к гайке.
Он, если б мог, к свинчатке и нагайке
Прибег.
Но по уставу нЕ дали. Не мог.

И на меня обрушив весь сарказм,
который был доступен милицейским,
Смотрел в упор, в меня как будто целясь,
моим слезам размазанным смеясь.

Но дело шло к обеденным часам.
Мне пропуск подписал, устав и сам.

За мной и правда не было вины.
Ну, шумная, нелепая, заноза...

Я тихо шла с проигранной войны,
вбирая свежесть первого мороза.

Я больше не хотела умирать.
Хранитель мой, поправив портупею,
сказал: “Прощай. Задерживать не смею“.

... Не удалось на поезд опоздать.

Уехала. Сбежала выживать.
Всё заросло, как будто на собаке.
С тех самых пор я разучилась плакать.

И научилась крыльями махать.

Автор: Марина Рыбкина (http://poemach.com/mvrybkina)