Дофамин

Рассказ / Читателей: 34

Инфо

Если звезды зажигаются, значит, кому-то это нужно.  Если вода течет, значит, у нее такая цель.  Если ветер летит, значит, где-нибудь он остановится.  А если человек живет, значит, он когда-нибудь умрет.
    Все логично и последовательно.
    Все, кроме него.
    Виктор Леонидович понимал это и надеялся, что оно, это самое понимание, вероятнее всего поможет в осознании происходящего, или хотя бы придаст логичности. “Понимание понимания, - думал Виктор Леонидович, - уже само по себе бредово звучит. А вот самого понимания все никак не добавляет“. И он смеялся своим мыслям. А потом понимал, что смеется вслух и переставал, только легкая улыбка пробегала изредка по губам. А дальше он понимал, что снова понимает понимание, и снова смеялся.
    Дело было в том, что Виктор Леонидович видел зеленые звуки.
    Он может быть и хотел видеть другие, но почему-то видел только зеленые. А еще он мог их потрогать, мог, но никогда этим не занимался, то ли опасаясь чего-нибудь необычного, то ли боясь, что разучится их видеть навсегда. В общем, касаться их Виктор Леонидович себе запретил и запрета не нарушал до того самого момента.
    Того, когда он не смог выговорить слово “скотина“.
- ... Ссс... - воздух проходил сквозь губы, но слово застряло внутри, и потому он начал сначала. - Какого рожна вы мне этим вашим букетом в лицо тычете, ссс...
    И снова не смог.
    Верзила смотрел на Виктора Леонидовича сверху вниз своими мутными, полупьяными глазами, и нагло улыбался. А может это Виктору Леонидовичу казалось, что нагло.
- Як... жене еду, - сдерживая икоту и улыбку, произнес верзила. - Як... в роддом к ней, ага?
- Это не повод тыкать розами в лицо человеку! - возмутился Виктор Леонидович. - Тем более не повод!
    Какая-то пожилая женщина в цветастом платке сверлила их взглядом и сочувственно кивала головой.
- Хы, - выдохнул верзила и, повернувшись к Виктору Леонидовичу спиной, зычно добавил на  весь троллейбус. - Пацан, три восемьсот! Як... нему еду. Ик... жене.
    И тут Виктор Леонидович увидел их опять. Зеленые, даже скорее ярко-салатовые в лучах  весеннего солнца, они были тут, прямо перед ним, совсем рядом,  и вдруг ему стало интересно, а что будет, если... Если найти источник, если попытаться выяснить причину и если... дотронуться.
  Он снова попробовал сказать слово “скотина“, но не смог, разозлился, протянул руку и коснулся.
  И мир сломался.
  Ослепительной бело-зеленой вспышкой ярче ста тысяч миллионов солнц.
- Скотина, - сказал Виктор Леонидович зажмурившись, обрадовался, и только потом понял, что сказал про себя, мысленно, снова разозлился и открыл глаза.
  Троллейбуса не было, не было бабки в платке, не было и верзилы с букетом. Виктор Леонидович сидел в уютном коричневом кожаном кресле, прямо перед ним, на журнальном столике, дымилась чашка горячего кофе, на медном подносе стояла красивая белая сахарница, а напротив на таком же кожаном диване сидели двое: один помоложе и посуровее, второй - старше и лысый.
- Спал? - спросил Виктор Леонидович.
- Спали, - сказал лысый. - Да.
- Две? - спросил Виктор Леонидович. - Гречка?
- Совсем чуток, - ответил молодой. - Что вы видели?
- М? - переспросил Виктор Леонидович, хотя прекрасно понял вопрос. - М?
Молодой чуть наклонился вперед и повторил:
- Вы. Видели что?
- А, я, - Виктор Леонидович облегченно вздохнул, затем продолжил, - да.
- Прекрасно, - захлопал в ладоши лысый. - Восхитительно!
Молодой посмотрел на него недоумевающе, снова повернулся к Виктору Леонидовичу и уставился прямо в глаза. Виктору Леонидовичу стало неудобно под этим суровым взглядом, он поежился, расслабился, потом махнул рукой и сказал:
- Зеленая зелень зеленит зеленую зелень, - и рассмеялся весело и непринужденно.
Молодой замер на секунду, лысый хлопнул ладонью по столу и тоже расхохотался.
- Вот так, - веско добавил Виктор Леонидович, внезапно посерьезнев. 
- Скотина, - прошипел молодой. Наклонился всем корпусом вперед, вытаращил глаза и медленно повторил, - Ско-ти-на. Повтори.
  “Он издевается, - подумал Виктор Леонидович, - он знает и издевается. Скотина. Ско-ти-на.  На тебе, получи. Ско! Ти! НА!“
  Но вслух не произнес ничего. Руки его внезапно задрожали, дрожь эта стала передаваться в ноги и они тоже предательски задергались в штанинах - он не видел, но чувствовал это.
- Тремор, - серьезно сказал  лысый, - вы перегибаете, Аркадий.
- Не перегну, - ответил молодой. - А если перегну, то не сломаю.
- Я не... - попытался уверить собеседников Виктор Леонидович и вдруг сорвался, - Я - не... я -не, я - не, я-не, янеянеянейййааанннеееее...
  Дрожь передалась всему телу и теперь он понимал, откуда эти двое узнали о ней. Журнальный столик, в который упиралась его нога, трясся, будто имел встроенный вибратор. Чашка кофе тоже вибрировала, потом подпрыгнула чуть сильнее и перевернулась, разлив содержимое. Горячая жидкость, по поверхности которой шла рябь, медленно текла к краю, но те двое словно не замечали этого, а у Виктора Леонидовича не было сил что-либо с этим  сделать.
  Лысый встал, двумя шагами обошел столик и остановился слева. Наклонился, будто прислушиваясь, тронул пальцем трясущуюся щеку Виктора Леонидовича, провел по ней вниз, к шее, и отдернул.
- Как вас зовут? - сказал молодой.
- Я - не, - ответил Виктор Леонидович.
- Успокойтесь же, Виктор Леонидович, - молодой сердился, лысый все так же стоял сбоку и Виктор Леонидович не мог повернуть к нему голову. Только подумал - они знают мое имя - и сжал еще сильнее зубы.
- Достаточно? - спросил лысый.
- А вы хотите остановиться? - они будто потеряли интерес к Виктору Леонидовичу и это стало успокаивать его.
- Вообще-то мне давно все ясно, Аркадий, - лысый снова будто насмехался, но на этот раз над собеседником.
- А вот я бы продолжил, - сказал молодой. - Есть моменты.
- У Аркадия есть моменты, - сказал внезапно громким голосом Виктор Леонидович и сам удивился.
- Простите? - удивился в свою очередь лысый.
- У Аркадия есть моменты, - повторил Виктор Леонидович и обернулся наконец к лысому. - Переверните блины, Аркадий. Ведь вы не Аркадий. Это он - Аркадий.
И он не глядя ткнул пальцем в молодого. Потом испугался, что снова начнет дрожать, сжал руку в кулак и медленно опустил. Собеседники смотрели на него с интересом.
- Я хотел взять букет, - сказал Виктор Леонидович, - но он красный. Аркадий тоже красный. А я хотел синий. И зеленую зелень.
Посмотрел на них, сначала на молодого, потом на лысого, пытаясь ухватить в их взглядах хоть каплю понимания. Лысый больше не улыбался, молодой казался уже не таким суровым.
- Продолжайте, уважаемый, - сказал лысый.
- Они прыгали, - продолжил Виктор Леонидович.  - Буквы. Вверх, потом вниз. Скакали. А потом зеленая музыка и свет. Ведь звезды зажигают. Да? Я не зажигал своей звезды. Я видел ветер. Он летел за горизонт. Он нес зелень в зеленую зелень. И буквы. Как Аркадий, только другие. Я объясняю?
- Да, - кивнул молодой. - Вы объясняете.
- Я объясняю, - Виктор Леонидович качнул головой. Пальцы его снова начинали дрожать и он силой воли пытался остановить эту дрожь.
- Мы слушаем, - сказал лысый.
Виктор Леонидович понял, что молчит, улыбнулся и продолжил:
- Я - ветер. Ветер несет зелень. И буквы. А там, - он глянул вверх, - звезды. Звезды в небе. Ветер в небе. Зелень в небе. Буквы в небе. А я. А я - не.
  - Вот же ж черт подери! - воскликнул молодой.
- Постойте-постойте, Аркадий, - лысый погрозил ему пальцем. - Вы сейчас все собьете.
- Не, - сказал Виктор Леонидович. - Аркадий. И небо.
- А зелень? - спросил молодой.
- Она зеленая, - уверенно ответил Виктор Леонидович и кивнул. - Да.
- И облака, - не унимался молодой.
- Нет, - сказал Виктор Леонидович севшим внезапно голосом. - Не облака. Я. Не облака. Нет.
И заплакал.
Лысый хмыкнул, развернулся и, хлопнув дверью, вышел. Молодой снова наклонился к Виктору Леонидовичу  почти вплотную, ухватил за ворот и зашипел в лицо:
- Кто ты? Как тебя зовут? Что ты видел? Скотина!
Виктор Леонидович перестал плакать, посмотрел испуганно на него, неуверенным, но резким движением отбросил его руку, вскочил на ноги, схватил со стола поднос, на котором стояла сахарница, и быстрым взмахом опустил на голову молодого. Тот, охнув, свалился на пол.
- Звезды, - веско сказал Виктор Леонидович. - А ты - Аркадий!
Повернулся и, ссутулясь, медленно переставляя ноги и шаркая ими по кафельному полу, побрел к двери, но не дойдя до нее несколько метров, внезапно остановился и замер. Глаза его бессильно смотрели на ручку двери и из них текли слезы, правая рука снова дрожала, левая же наоборот, занемела и словно отмерла.
Дверь открылась, вошел лысый, увидел сначала застывшего посреди комнаты Виктора Леонидовича, затем лежащего на полу молодого, обернулся и крикнул:
- Сюда, быстро!
  - Я - не, - повторял Виктор Леонидович, - я-не, я-не, я-не.
Предательская дрожь снова накатила волной, утопила девятым валом; он скрипел зубами и подвывал, сердце бешено колотилось в груди, а потом будто на секунду останавливалось и проваливалось куда-то глубоко вниз, к желудку, прыгало вверх и снова начинало колотиться в том же сумасшедшем темпе.
В комнату ворвались двое, схватили Виктора Леонидовича крепкими, уверенными руками, усадили в непонятно откуда взявшуюся каталку, развернули и выкатили в коридор.
- Сссскотина! - орал он в это время, - ссссскотина!


Аркадий Александрович очень нелепо выглядел с этой повязкой на голове, но Степану Федоровичу было не до смеха.
- Вы зачем это сделали, уважаемый, - злился он. - Вы зачем его спровоцировали?
- Знаете, Степан Федорович, я сейчас и сам не понимаю, зачем. Тогда казалось правильным, казалось, результатом будет что-то подобное шокотерапии. Он же в ступор впадал, тормозился. Вот и подумалось, что спровоцировав вспышку эмоций, доведу беседу до финала. Что признается сам, либо проколется в разговоре - слишком уж на симуляцию все это походит, согласитесь.
- Вот и зря вы на симуляцию грешите, уважаемый, - Степан Федорович достал коробку папирос и вытащил одну. - И самоуправством зря занимались. Мы тут с ним третий месяц бьемся, диагноз поставить не можем, а вы только пришли - и сразу взялись провоцировать. Нельзя так, уважаемый. Вот сами поглядите, по началу - ну типичный паркинсонизм. Тремор конечностей, скованность мимических мышц, ригидность. Затрудненная речь, отсутствие логического мышления, потеря ориентации и неспособность к запоминанию. Налицо  поражение так называемой substantia nigra, как следствие - недостаток дофамина. Однако болезни Паркинсона не свойственны психозы, галлюцинации и вспышки ярости - все-таки это болезнь увядающего тела.
- Вот и меня это смутило, Степан Федорович. Шизофрения? Маниакально-депрессивный психоз? И все это усугубляется паркинсонизмом? А так вообще бывает???
- Понимаете, уважаемый, - Степан Федорович постучал папиросой по ногтю, потом прилепил ее к губе и закурил. - Во всем виноват именно этот самый дофамин. Для болезни Паркинсона характерна пониженная дофаминовая активность, для шизофрении - повышенная. Это по сравнению с нормой, естественно. А что есть норма? Норма -  так, как у всех, как у большинства, норма - два глаза, два уха, десять пальцев. Это для анатомии, для физиологии. А вот для психиатрии что норма - вопрос. Понимаете, о чем я?
- Ну конечно же. Известная шутка: кто первым надел халат, тот и доктор.
- Правильно, шутка. Потому я - доктор, Виктор Леонидович - пациент, и я приложу все усилия для того, чтобы вылечить его от психозов и галлюцинаций. А если бы он был доктором - лечил бы меня от их отсутствия, понимаете? - Степан Федорович рассмеялся. - Смешно, не правда ли?
- Смешно, - чуть улыбнувшись согласился Аркадий Александрович.
- Потому заходите в гости почаще, я буду держать вас в курсе дела. Тем более, что случай у Виктора Леонидовича неординарный, по такому можно и докторскую защитить.
- Согласен. Ну что ж, прощайте, и звоните, если что, - Аркадий Александрович протянул руку. - Знаете, правда, о чем я иногда задумываюсь в подобных случаях?
Степан Федорович вопросительно посмотрел на собеседника.
- Меня всегда смущают галлюцинации, - сказал Аркадий Александрович. - Иногда я думаю, правда ли все, что они видят? В смысле, для них? Они в это верят, или же смотрят, как сны? Насколько оно реально? Насколько приемлемо для их разума?
- Сложный вопрос, уважаемый. И ответить на него можно только тогда, когда нас с вами вылечат, - и Степан Федорович снова засмеялся.
- Не дай-то бог, - улыбнулся Аркадий Алексеевич и направился к выходу.

А Виктор Леонидович с тех пор не боялся прикасаться к зеленым звукам.