Милосердные ангелы

Читателей: 24

Инфо

Видели звезды - молча пришла война
вместо весны, сменив пару букв и платье.
И на асфальте красные пятна вина,
чья-то вина корчится на асфальте.
В кронах деревьев ликует безумный гром -
падает сверху ангел горячей гильзой.
Спящие первенцы новых слепых времён
вместо небес возносятся в телевизор.
Видели травы - мерзко вползла война
змейкой аресовой в детские колыбели.
Встали бы звёзды, небо, вода, дома
им на защиту, если б они умели.

Алексей Сажнев, Война



Далекий и тонкий свист перешел в громкий, отчетливый, пугающий вой, затем бомба врезалась в землю и взрывной волной снесло соседнее здание.  Уши словно заложило большим, плотным куском ваты, барабанные перепонки, казалось, заклинило в одном положении, и теперь они вибрировали на самой нижайшей ноте. Окна выбило, пахнуло гарью, воздух вдруг прогрелся настолько сильно, что Олен подумал: еще немного - и загорятся обои. Или волосы на голове, а может, вскипят и выплеснутся наружу, словно белок в чуть треснувшем  варящемся яйце, глаза. Он провел дрожащими руками по ушам, и руки окрасились красным.
- Гараджевич! - кричал чей-то голос, далеко, на другом краю мира. - Гараджевич!
Олен повертел головой, силясь прогнать немочь, охватившую внезапно тело. Пыль медленно оседала, забивалась через нос в легкие, ложилась серым снегом  на волосы и лицо, в горле першило и он закашлялся.
- Олен-Олен-Олен! - крик перешел  в визг, человек, лежавший рядом, забился в истерике.
  - Молчать, - выдохнул Олен чуть слышно, сплюнул и чуть громче повторил, - молчать.
- Олен, у меня что-то с ногой, помоги, слышишь, Олен, помоги, нога, посмотри, что там, что с моей ногой, слышишь...
Голос вибрировал, то срываясь в визг, то становясь еле различимым полушепотом. Олен протер рукой припорошенные пылью глаза и оглядел лежащего - ног у того не было, лишь окровавленные обрывки штанин и красно-черные ошметки мяса, торчащие из них. Скрипнул зубами, ухватил раненного за шиворот и, прошипев “Молчать, сука“, потащил того к свету. “Там должна быть дверь, думал он, там должна быть дверь.“
Но двери не было: фундамент просел после взрыва, фасад рухнул, унеся вниз лестничные пролеты и половину офисных помещений.  Соседнего строения тоже не было, как и нескольких других, на их месте высились горы дымящихся обломков, медленно оседали клубы пыли, и Олен удивился, что здание вообще еще держится. Выла далекая сирена, кричали раненные, ревели пожарные машины, вся эта картина была настолько сюрреалистичной, что он даже зажмурился и тряхнул головой, пытаясь прогнать наваждение. Но потом раненный, которого он тащил, застонал, и Олен открыл глаза. Безногий человек обмяк, из краешка его рта медленно вытекала кровавая слюна, глаза остекленевали. Олен потянулся было проверить пульс, потом все понял. Снова скрипнул зубами, на этот раз от бессилия, вытер тыльной стороной ладони брызнувшие вдруг слезы, размазал их по щекам, и завыл.



- Корабли прилетели вечером, - сбивчиво объяснял сосед по койке. - С той стороны океана, вы знаете. Встали у залива, над морем, два дня висели там, вскоре наши ребята из ПВО перестали замечать их. Ну сами подумайте, висят и висят, черт их дери, ничего не делают. Настороже стояли, конечно, радары смотрели, ракеты протирали.
- И проспали, - буркнул парень с обмотанной бинтами головой  с третьей койки от стены. - А нас - раскатали, как тесто перед выпечкой. И зажарили, как пирожки в масле.
- Не проспали, - возмутился рассказчик. - Не ври, не проспали! Четыре залпа вот этими руками, - и он потряс забинтованными окровавленными культями, - двадцать ракет, и все в цель! Только что им сделается-то, этим. Мы отстали от них на тысячи лет, их корабли - летающие крепости, силовые щиты, плазменные пушки - кто мы против них? Дикари. Твердотопливные ракеты, да химическая взрывчатка. Как хлопушки для танка. Бам-бам-бам. И хоть бы царапина.
- Прямо уж, - недоверчиво бормотал обмотанный. - Ни одной.
- Ни одной, - заверил первый. - Гляжу, а они на Славию пошли, вот я ребятам отмашку и дал, бегите, мол, врубайте сирену, предупреждайте город. Ръсьбия не сдается, кричу, и вы не сдавайтесь.
- Слышали сирену, - вмешался Олен, - поздно только.
- Ну да, - подтвердил рассказчик. - Ребята пока дернулись, нас огнем-то и залили. Всю базу, сразу со всех сторон, влупили по самое не могу. Ребята молодцы, - голос его дрогнул, - были. Сам видел, как двое сгорели, только один добежал, Ванко, молодой совсем, в бункер нырнул... генератор завел, сирену. А потом одна из этих бомб прямым попаданием туда. И не разберешь, где бункер, где Ванко, где генератор. Земля вздыбилась и выблевала себя  в небо - вот тут-то, ребятки,  меня переклинило. Не знаю, как последний залп готовил, как пятую ракету в пусковое впихивал: ее втроем пока воткнешь - умаешься. Рычаг дернул, первая пошла, вторая - прямо в пузо одному, хотел третью, но накрыли меня. Топливо зажглось сразу, на руки, на лицо, я - в бочку нырнуть хотел, она рядом там стоит, тушить при пожаре, а там воды - две ладони. Лицо вот спас, а руки...
Он потряс культями.
- И не одной установки не осталось? - спросил обмотанный.
- Одна - осталась, что на мысе, - ответил солдат. - Совсем близко, там охранения не было, вот и не бомбили. И склад не бомбили, так что даже ракеты есть. На четыре залпа, двадцать штук.
Олен скрипнул зубами и отвернулся. Дверь в палату открылась, вошла медсестра, поругала обмотанного, приказала лежать, включила визор и вышла.
- Выключи, - попросил Олен. - Там все равно только эти...
- Нельзя, - шепотом сказал безрукий, - у нас теперь обязательный шестичасовой выпуск новостей. Приказ по стране, смотреть всем и радоваться.
- Чему? - удивился Олен.
- Победе, чему же еще, - пробурчал со своей койки обмотанный.
- Разве мы победили? - удивился еще больше Олен.
- Победила справедливость, - ответил обмотанный. - Так вчера сказали. Молчать и рукоплескать.
В визоре на фоне полуразрушенного города за голографической трибуной стоял человек в ярко-голубом скафандре с откинутым забралом. Лицо его выражало крайнюю степень просветления и радости, Олен вгляделся и узнал одного из пришельцев, мелькавшего на всех континентальных каналах до вторжения.
- ...бесконечность, - вещал пришелец. - В этом слове все, все, чего мы добились вместе с славным народом Ръсьбии. Бесконечная любовь к свободолюбивому и непокорившемуся невзгодам  населению этой маленькой страны, та самая любовь, которую могут принести только такие существа, как мы. Сегодня мы слились воедино с этим народом и вместе празднуем победу справедливости, победу воли и победу единства!  Счастья вам, свободный народ Ръсьбии, ликуйте, население Славии!
Невидимая толпа зашлась в экстазе бурных оваций, Олен поперхнулся и сказал обмотанному:
- Выключи.
- Нельзя, - ответил тот.
- Но мы же не там, - возмутился Олен. - Они в Славии, мы - за линией фронта.
- А нету линии фронта, - зашелся в истерическом смехе безрукий солдат. - Нету, совсем! Линия фронта есть, когда по обеим сторонам войска. А у нас куда не кинь - везде они. Прилетели, аки ангелы на сверкающих колесницах. Принесли с собой огонь и пролили его на землю. И треть вод стала полынью, и треть земель покрылось кровью младенцев. Апокалипсис, брат.
- Ты чего! - вскочил вдруг обмотанный. - Грешишь чего! Имя божье чего упоминаешь! Грехи людские ангелам приписываешь чего!
- А того, - кинулся к нему безрукий, - что бога нет! Где ваш бог-то? Они теперь - боги, эти вот, - и он мотнул головой в сторону визора. - Карают и милостыню шлют! Города во имя свободы бомбят! У них сила, у них правда, в них верят. В тебя вот верят? И в меня - нет. А ты на толпу посмотри, что по визору каждый вечер - верят. И кто теперь наш бог? Он!
И ткнул культей в визор, прямо в центр продолжавшего речь пришельца.
- Завтра на него молиться станут, - пробормотал вдруг Олен.
- Да, - еле слышно сказал безрукий. - Те, кто на площади - завтра. Послезавтра -город визорами обвесят, и вся Славия ниц упадет. А там, глядишь, Ръсьбии черед. На коленях поползут, за едой и за свободой, и выслуживаться будут, и сапоги лизать...
- Нет! - взревел обмотанный. - Не все!
- А кто против -тех туда, - и солдат снова мотнул головой в сторону визора, - маленькими буквами, бегущей строкой...
Олен вгляделся в бегущую строку, по которой еле различимыми буквами на бешенной скорости неслось  “...в результате бомбардировок... провинции Горино... сопутствующие потери в количестве 632 раненными и 128 погибшими...“ В ноздри ударил появившийся откуда-то запах горелого дерева и горячей бетонной пыли, внезапная тошнота подкатила к горлу, он вскочил на ноги и понесся к выходу из палаты - на свежий воздух.
Но далеко не убежал, коридор был заблокирован каталками, их из последних сил толкали мокрые от пота медсестры. Олен попытался было проскользнуть, но его дернул за рукав и развернул к себе молодой доктор в белом, покрытом красными пятнами, халате, гаркнул “Ходячий?“ и в ответ на утвердительный кивок толкнул каталку и приказал “В операционную, срочно!“
Олен, толкал каталку перед собой, и внутри него было абсолютно пусто, ни мыслей, ни эмоций. Словно смысл жизни теперь только в этом действии - катить тележку в операционную, и как только он ее найдет, закончится и смысл, и сама жизнь.
Потом, в какой-то момент, когда Олен уже почти сошел с ума, каталку выдернули из рук, толстая некрасивая молодая женщина прокричала что-то, и он пришел в себя.
- ...случилось? - выдавил сквозь непослушные губы, но медсестра уже затолкала каталку за дверь.
- Налет, - подсказал кто-то невидимый.
Олен обернулся и увидел девочку, маленькую, лет десяти, девочка волокла по полу грязную бежевую детскую сумочку, и остановилась, как только остановился он.
- Что? - не понял он. - Что ты сказала?
- На поезд. Налет, - повторила девочка.
- А там... - догадался Олен, шевельнув бессильно рукой в сторону двери.
- Папа, - ответила девочка. - Мы на пляж ехали. А мама дома переживает.
- Господи, - выдохнул Олен и, опершись спиной о стену, сполз на пол.
- Эти сказали по визору, что они - всесильны, - продолжала девочка. - Мы просто ехали на пляж. Зачем тем, кто сильнее, убивать тех, кто едет на пляж?
- Просто они считают себя богами, - прошептал Олен.
- Значит они неправильные боги, - ответила девочка. - Правильные боги не бомбят людей.
- Пастаранииись! - закричали вдруг совсем рядом, и в коридор выскочила медсестра. Вслед за ней вышли два санитара с все той же каталкой, один из них наклонился к девочке.
- С папой все будет хорошо, - сказал он. - Мы его вылечим, но для этого нужно немного времени. Ты пойдешь со мной? Я отведу тебя в комнату, где есть другие дети, которые тоже ждут своих родителей.
Девочка кивнула, санитар поднял ее на руки, подмигнул Олену, и пошел вслед за медсестрой.
Олен собрался с силами, поднялся и побрел в палату.
  Визор все еще работал, пришелец продолжал свою речь, а может это было просто повторение, но почему-то на этот раз Олен не выдержал. Схватил за ножку табурет, размахнулся и запустил в экран, прямо в центр, в улыбающееся величавое лицо. Стекло экрана треснуло, изображение замерцало и потухло, безрукий солдат и второй раненный удивленно глядели на переводящего дыхание Олена.
- К чертям этих! - крикнул тот. - Это - не боги! Вот там, - он махнул рукой на дверь, - боги! Я смотрел на них, на их серые лица, на то, как они каждую минуту спасают жизни, невзирая на усталость, не думая о награде. У них тоже там, в Славии, родственники, которые погибли или погибнут завтра, а они здесь, спасают других! А эти, - Олен сплюнул на пол кровавую слюну. - Каждый заслуживает свое божество. У кого-то боги красивые и добрые. А у нас - неандертальцы с бесконечной властью и силой. Они придумали всесильное оружие, сменили дубину на плазменные пушки,  и теперь похваляются им перед всем миром, смотрите, мол, какие мы! Несем справедливость! Веру! Свободу! Мы - боги! А на самом деле они все те же дикари из пещер. Потому - к черту такую свободу.  К дьяволу таких богов. Я - против.
Посмотрел на безрукого солдата, криво усмехнулся и спросил:
- На четыре залпа, говоришь? Ну что ж, на наш век хватит.