Свеча на заброшенной могиле

Рассказ / 

 

Читателей: 17

Инфо

– Опять у Никитишны свеча в окне горит, – тихо и доверительно сказала одна старушка другой.
– Неужели горит? Дом-то уж лет пять, как заколочен…
– В полночь у нее и на могиле загорится… В прошлом годе видели люди!
– Неужели видели? Вот те крест, Васька Семенов рассказывал.
– А ты сама сходи посмотреть.
– Ну, ты даешь… На кладбище? Да я теперь, по темному, и мимо дома ее боюсь пройти.
  Такие слухи шепотом бродили по деревне накануне 15 июня. Это был день рождения умершей Анастасии Никитичны Белкиной. Пять лет назад ее за счет колхоза похоронили, поставили крест на могиле, а дом заколотили (пока наследники не объявятся). Но никто не объявился. Да и странно было бы увидеть кого-нибудь из них.
    Поговаривали что был сын, да уехал, а куда и где теперь сейчас никто не ведал. Писем Никитишна никогда не получала, получала одну мизерную пенсию. Дом ее стоял немного в стороне от деревни – на отшибе, рядом с кладбищем.
    И вот через год после похорон, прибежала бледная как смерть Петровна к своей соседки Николаевне да как выпалит:
– Николаевна, я мимо кладбища шла, а на могиле Никитишны свеча горит, и тень какая-то сидит. Я чуть от страха не померла!
– Ты не выпила ли лишку, соседка, – хотела, было засмеяться Николаевна, но, взглянув в глаза перепуганной женщины, передумала.
  С той поры началось – каждый год, под 15 июня, поздним вечером, люди видели, как в доме Никитишны загоралась свеча, а в полночь она горела и на могиле. Пригласили «батюшку». Он неспешно обошел дом вокруг, окропил святой водой,  в церкви отслужил молебен за упокой души усопшей. Да только ничего не помогло.
  Может быть, в деревне и смирились бы с этим потусторонним явлением, если бы не Иван Иванович Хадоркин учитель математики. Приехал он в свою родную деревню родителей навестить, тут ему и поведали местную мистическую историю.
– Это, небось, молодежь развлекается, – сказал он веско, – а вы все в щели от страха забились…
– Побойся Бога, Иванович! Какая тут молодежь? Тут одни старики живут, да дети изредка навещают. Ты вот приехал, – возражали ему.
  Иван Иванович, крепкий мужчина, лет 45-ти, не выдержал:
– Ладно, разберусь я с этим…
  Все как выдохнули:
– Неужели на кладбище пойдешь?
– Зачем на кладбище? Можно и в дом заглянуть, – учитель надел кепку, взял фонарик и вышел. Никто за ним не последовал. Может быть, если бы, рядом мать и отец Ивана Ивановича были, может они и удержали его, но только Иван Иванович сидел в гостях у соседей – родители дома остались. Через три часа постучался старший Хадоркин:
– – Сын-то где? – спросил он, – Спать пора!
    Ему все рассказали. Схватил в сердцах старик вилы и побежал к заброшенному дому. За ним и соседи потянулись, прихватив, кто грабли, кто топор.
  Дверь в дом Никитичны была распахнута настежь. Рядом валялись оторванные доски, в окне горела свеча. Когда жители осторожно вошли, то замерли – за столом сидели двое: Иван Иванович, да какой-то неизвестный бородатый мужчина. Сидели тихо, видимо уже долго. На столе стояла бутылка водки, наполовину опорожненная.
  Мужчина повернулся к вошедшим, встал и сказал, опустив голову:
– Простите меня люди! Мать это моя Анастасия Никитична! 35 лет я ее не видел, 35 лет не писал, копейки не послал, а как узнал, что умерла, не выдержал, приехал! Вот только стыдно было всем на глаза показаться: по лестнице через чердак в дом заходил, а ночью на кладбище шел. Думал, отпустит стыд меня, пройдет горечь и, я больше не приеду сюда, а как только мамин день рожденья приближается, так меня в дом этот как будто кто-то на веревке тянет. Простите меня люди!