Обретение крыльев

пентхаус / Сказка / Читателей: 32

Инфо

Село Змеищево у подножия Черной горы среди множества других сел, деревень и городов Руси всегда жило на особицу. Пограничное село было, хотя и мирное. Не стояли в нем воины гарнизоном, Явь от Нави охранял по древней традиции потомственный Страж, дракон, живущий в горе. Нанимал дракона Великий Киевский князь, а село Змеищево имело статус Змеевой вотчины.
То есть, кормили, холили и лелеяли сельчане Стража лютого, и каждый год ему отправляли девицу пригожую из сельских, чтоб хозяйством, значит, занималась, а главное, скрашивала редкий досуг огромного ящера речами умными, песнями сладкозвучными да личиком своим ясным, ибо драконы - известные эстеты. А через год девица возвращалась с богатыми дарами и путевкой в жизнь, а ее место заступала другая. Так все и шло своим чередом.
Как-то так получилось, что в один год в Змеищеве народилось аж семнадцать девочек кряду. Ну, народились и народились, примета хорошая, не к войне - так и стали подрастать пестрой стайкой ярких птичек. К тому времени пост Стража принял сын старого Горыни Лютовича, Змей Горыныч. Был он дракон молодой, о трех головах, отучившийся в Пекинской магической академии и нрав имел самый аристократический. Порядки в своем обиталище завел новые, поменял весь дизайн интерьера, завел библиотеку и кальянную, новомодную штучку - граммофон, придумал новую униформу для девицы, не оценив красоту кроя поневы.
В общем, девы, возвращаясь, такие чудеса на бабских посиделках рассказывали, что интерес к новому Стражу возрос как на дрожжах.
Тем временем подошел черед выбрать в Змеево услужение одну из семнадцати.

И тут началось. Все девицы враз перестали хороводы водить по полянкам да веночки плести, а нескольких заполночь видели пробирающимися крадучись, огородами, к местной ведьме Бабуре. Уж чего они там искали, про то неведомо, а только в день отправки оказалось, что ни одной девицы в селе не осталось. Не в смысле, что девиц, а в смысле, что исчезли.

Народ засуетился. Парни, многие из которых уже и невест себе из девчат присмотрели, собрались ватагой и явились к старосте. Взяли его под белы рученьки и повели по домам, узнать у родителей девушек, что приключилось. А те сами в кручине, ничего не ведают, руками разводят, отцы кряхтят, матери в голос воют... Пошли к Бабуре.

Ведьма сидела на завалинке, покуривая трубочку. У ее ног вился черный кот с очень прохиндейским видом. Бабура выслушала запальчивых визитеров, помолчала, пуская в небо аккуратные колечки дыма, и молвила скрипучим голосом:
- У дракона девы. В горе.
- Откуда знаешь?! - грозно приступил староста.
- Дык сами ночами ко мне прибегали, дуры!
- Почто?! - еще воинственнее свел брови староста.
- А вот это, старый хрыч, не твово ума дело! - вздернула подбородок почти до кончика носа ведьма. - Зачем надо, за тем и прибегали, а ты теперь в отчетах своих так и укажи - мол, отправил в гору осьмнадцать девственниц на выбор!
- Как осьмнадцать? Откуда лишняя?
- А это воеводе, княжьему тысяцкому, отпиши - мол, дщерь твоя, Забава Путятишна, самовольно и тайно прибыла заполночь в село, чтобы в означенный день проникнуть в логово Стража Калинова моста. В чем и преуспела.
- Ох, ё... - сдернув шапку, староста так и стек на завалинку.

Парни, до этого напряженно и молча слушавшие весь разговор, начали переглядываться. “Не оставим так!“ - “Хватай, ребя, топоры да вилы, айда девок выручать!“ - “Ишь, чо удумал, супостат! На выбор!“ - ““Не бывать тому! Айда, в гору, паря!“ - послышались отдельные выкрики, и вся ватага встревоженно загудела, уже и глаза заблестели лихорадочно, и губы стиснулись, и желваки заходили на скулах, и кулаки сжались - но староста пришел в себя и охолонул возбудившихся женихов.

— Тихо, хлопцы, - тяжело поднимаясь с низкой завалинки, прокряхтел он. - Вы, это... Не суетитесь. С умом тут надо. Чтоб все официально. Змей - он, ить, того... При исполнении. Так что никакого самосуда с вилами допустить я не могу. Сегодня же воеводе отпишусь, да князю нашему батюшке депешу с гонцом отправлю. Пришлют нам богатыря, вот под его началом и выступим против произвола Стража княжьего. Чтобы, значит, все путем да распорядком. А пока расходитесь по домам да амуницию себе справьте показистее, не в рубахах же посконных на дракона огнедышащего лезть. А ну, марш отседа!

Три дня минуло, и прибыл богатырь княжеский. Ох, и хорош же он был! Как дуб молодой, рослый да дюжий, косая сажень в плечах, борода русая кольцами, брови вразлет, что крылья соколиные, взгляд суровый да пристальный. Алый корзень по ветру вьется, кольчуга как жар горит, в шеломе солнце играет, меч как молонья блистает. Конь боевой ушами прядет, бешено глазом косит, из ноздрей пар пышет.
Спешился добрый молодец с коня богатырского, встал посреди села. А тут уже к нему и староста поспешает.
- Ой ты, гой еси, воин княжеский, как тебя звать-величать?
- Добрынею матушка назвала, Никитич по батюшке. И ты здрав буди, селянин. Коня моего принять да обиходить распорядись, а сам дело сказывай.
Тут дворня старосты набежали, коня под уздцы приняли, отвели на старостин двор, расседлали, бока обтерли, парчовой попоной накрыли, ключевой воды налили, отборной пшеницы в торбу насыпали, золотой соломы в копыта постелили.
Кивнул богатырь и прошел за старостой в богатый терем. Старостиха с поклоном ему на подносе на рушнике ковш меда да пряник печатный поднесла, Добрыня Никитич меду отведал, пряником закусил, рушником губы утер, поклонился хозяйке и молвил хозяину:
- Ну, теперь сказывай.
- Беда у нас, Добрыня-Свет Никитич! Бесчинство лютое Страж Калинова моста учинил, семнадцать невест-одногодок, чистых да пригожих, в самой поре, в горе своей собрал, чтобы всех посмотреть да выбрать не торопясь, а осьмнадцатая там дочь Путяты, воеводы волостного, Забавушка - так ее шалость чуть все село под монастырь не подвела, озлился Путята, хотел уж на нас дружинников наслать, что Змею беспредел чинить пособляем. Парни наши, женихи дев плененных, хоть сейчас в бой, еле вразумляю. Помоги, честной богатырь!

Вышел Добрыня на крыльцо, а перед теремом уже хлопцы собрались - да такие ряженые, смех да срам. У кого квашня на голове, кто корыто к пузу привязал, а один вообще в бочку засольную влез, только руки-ноги торчат да голова как кочан. А что поделаешь, не было в селе отродясь воинов, откуда же доспехам взяться?

Как ни старался Добрыня грозно супиться, а губы дрогнули. Однако, скрепился он, утер набежавшие слезы рукавом, и говорит:
- Так, ребятушки, в поход выступаем немедля. Змей Горыныч в логове хоронится. В гору я один войду, на бой его вызывать. А вы у входа постойте, а то напугаете Стража видом своим грозным, скроется он в недрах и девиц спрячет.
Парни зашумели было, протестуя, но богатырь хлопнул рукавицей о перила, аж терем задрожал:
- Быть посему! Я сказал!

С тем и пошли к Черной горе. Парни окружили вход в пещеру плотным кольцом, встали намертво с самым решительным видом, а Добрыня с коня соскочил, оставил Бурку возле расщелины, зажег факел и шагнул в темноту. Как продвигаться в лабиринтах коридоров, ему старостиха подробно обсказала, недаром же она по молодости цельный год в горе провела. С таким богатством в огромном ларце вернулась, что сразу новый староста к ней посватался.

Долго ли, коротко ли шел богатырь, а добрался до большой круглой пещеры с высоким сводом. Огляделся - диво дивное, стены пещеры каменьями драгоценными сияют, посреди нее два ключа бьют, с живой и мертвой водой, а в дальней стене - вход в само логово Стража, заговоренным камнем приваленный.

Бухнул Добрыня палицей по камню:
- Выходи, чудище поганое, на смертный бой с богатырем русским!

Тут за камнем послышался девичий многоголосый визг, легконогий топот и затем кто-то сказал усталым баритоном:
- Тише, юнгфрау, тише! Доннерветтер, сколько ж еще мне терпеть! Умоляю, перестаньте перед глазами мелькать, отойдите в чиллаут, сядьте на диваны и успокойтесь! Я сам открою.

И тут сердце Добрыни замерло - услышал он вдалеке голос мелодичный:
- Девочки, по местам! Хором не галдим, семечки не лузгаем, взяли пяльцы и молча вышиваем! Мужчины и без нас разберутся.

Камень дрогнул и поехал вбок, и взор богатыря уперся в бескрайний чешуйчатый живот. Затем сверху послышалось тихое шипение. Добрыня поднял глаза...

И услышал за спиной отдаленное ржание Бурки. А три головы, нависшие над богатырем, переглянулись с явным интересом, затем средняя произнесла:
- А женихи-то не утерпели, сюда всей толпой идут!

Добрыня вопросительно изогнул бровь, и Змей Горыныч пояснил:
- Бурка говорит, вошли парни в пещеру. Не могу только понять, что он так ржет... Да-да, я понимаю язык любой живой твари на Земле, род мой от Горгоны ведется. Так что вот с этим, - тут средняя голова повернулась к той, что справа, - поаккуратнее: пуглив не в меру и чуть что - в камень взглядом обращает. Потом плачет, конечно, переживает, а все, натворил делов... Так что давай-ка мы, богатырь русский, чуток погодя биться станем, надо с этой свистопляской разобраться.

Добрыня нахмурил чело, потом кивнул. Отошел в сторону и развернулся на нарастающий из глубины коридора шум. Змей протиснулся сквозь вход и уселся подле камня, скрестив лапы на животе.

Тут и ввалились добры молодцы - глаза горят, мозги кипят, души жаждой мщения обуянны.

Добрыня лицо рукавицей прикрыл, застонал тихонько. А Змей Горыныч глаза - все шесть - вытаращил, да как захрюкает всеми тремя пастями... Ну, похрюкал, успокоился, прокашлялся и молвил жалобно:
- Видно, смерть моя неминучая пришла. Предупреждать же надо!
Затем приосанился, напустил суровый вид:
- Нет, юноши, так дело не пойдет. Так я никогда от ваших боевых подруг не избавлюсь. Признаюсь, я в эстетическом шоке, да простит меня ваш кутюрье. Попробуем исправить дело моей любимой китайской магией. Прошу всех встать в круг!

Тут же зазвучала под сводами пещеры затейливая и несколько заунывная мелодия тростниковой флейты, Страж закатил глаза, выставил вперед лапы с растопыренными пальцами и медленно махнул хвостом слева направо. Пещеру заволокло дымом, в котором взлетали и исчезали яркие разноцветные звездочки. А когда дым рассеялся, вокруг источников идеальным кругом стояли семнадцать юных чан ши, в одинаковых кожаных портах, с красными повязками на головах, блестя мускулистыми голыми торсами. Глаза, правда, разрезом да голубизной подкачали, а все равно красоты неописуемой зрелище.

Добрыня только крякнул. А Змей поворотил левую голову в логово и ласково позвал:
- Забавушка! Выводи невест!
При этих словах богатырь стал лицом мрачнее тучи. В глубине логова послышалось негромкое, но непререкаемое:
- А ну, девы, выстроились цепочкой! Глаза в пол, груди вперед, спинку прямо, жопами не крутить! Ступать плавно, мелкими шажками, руками не размахивать! Ну, с богом, лебедушки, поплыли!

И девицы одна за другой вышли в пещеру. Змей Горыныч скомандовал:
- Проходим в центр круга, обходим хороводом, перед своим каждая останавливается. Все поняли?

Девицы смущенно кивнули, закрывая лица рукавами и жадно поглядывая на красивых юношей.

- Погнали!

В воздухе зазвучала сказочная мелодия, и девы плавно заскользили красочным кольцом мимо женихов. Когда каждая остановилась около выбранного красавца, музыка стихла.

Змей Горыныч снова повел хвостом, справа налево, и перед каждой девицей образовалось по внушительному сундуку, а на крышке каждого стоял богато изукрашенный каменьями ларец. Сам же дракон оказался облаченным в мантию.

- Властью, данной мне Киевским великим князем Володимером, являясь полномочным представителем духовной конфессии, имею намерение соединить ваши любящие сердца узами священного брака! Отвечают женихи: согласны? - Да! - дружно гаркнули парни, и эхо заметалось под сводами. - Отвечают невесты: согласны? - Согласны... - вразнобой прошелестели девичьи голоса. - Добрыня Никитич, Забава Путятишна, засвидетельствуйте - объявляю ныне брачующихся мужьями и женами, никто да не разлучит. У меня всё. А теперь в колонну по двое - и марш вон отсюда! Идите, идите, банкет готовьте.

Когда последняя пара скрылась в глубине коридора, Змей шумно выдохнул, пустив три струйки дыма: - Фффухххх!
Обернувшись к Добрыне, средняя голова жалобно проговорила:
- О-ох, знал бы ты, Добрынюшка, как достали меня эти красотки за три дня! Кто танцует возле шеста, кто песни поет, кто на табуретку влезает да стихи мне про любовь декламирует! Чуть не каждая норовила мне на лапы в обморок упасть, в глаза заглядывали, то истерики, то слезы, то прямой шантаж! Кабы не Забава, рассудка лишился бы да спалил всех к собакам. А что ты невесел, об чем кручина?
- Накоротке, стало быть, с Забавой Путятишной сошелся, страж княжий? Служебным положением воспользовался? Да я тебе... Выходи биться, сказал!

Забава Путятишна запунцовела, как маков цвет, глянула гневно на богатыря:
- За речи такие да за мысли глупые со мной первой биться будешь, княжеский дружинник! Али я не воеводская дочь? Али терпеть мне поношения бранные, ревнивой головой рожденные? Али ты бессмертный, Добрыня?
- Да я... Забавушка... Да как же это... - враз растерял весь запал Добрыня. Забава ожгла его взором презрительным, развернулась, взметнула косой да и ушла в покои драконовы.
- Охолони, добрый молодец, - укоризненно покачал головами Змей. - Не то наворотишь сейчас дел, вовек не разгребешь. Пошли-ка лучше, посидим у меня в кальянной, обсудим дела наши скорбные. Горячие вы все, биться чуть что - а поговорить?

И Змей, вздохнув, протиснулся обратно в логово и заскользил по проходу. Добрыня, хмурясь и печалясь, шагнул за ним следом. Нехорошо как-то выходило - и Забаву обидел, а ведь узнал ее еще совсем девчонкой и сразу сложил сердце к ее резвым ножкам... И Змей Горыныч таким мудрым да душевным оказался, совсем не хотелось с ним сражаться, а вот поговорить по душам потянуло. И мечта, миг назад вдруг показавшаяся осуществимой, улетела, как Жар-птица, и даже пера не оставила. Знал Добрыня, что не отдаст за него надменный и спесивый Путята, закадычный дружок самого князя Володимера, единственную и любимую дочь свою, красу и гордость отцовского сердца. Кто он таков, Добрыня? Дальний родственник да тезка знаменитого Добрыни, дяди самого великого князя. Ни славы пока не наживший, ни богатства. Да, в княжьей дружине, но там таких, кроме него, полтораста душ. И вроде люб он Забаве, ловил не раз на себе горячий любопытный взгляд, замечал, как румянились нежные щеки, да только вся ее воля - до отцовского слова. А отец ее прочит за византийского жениха, спит и видит породниться с Цареградским вельможей. Эххх.... Одолей он сегодня Змея Горыныча в честном бою на Калиновом мосту - вот тебе и честь, и слава, и милости княжьи, глядишь, и Путята бы пересмотрел свои планы. Да видно, не судьба. Горько было у Добрыни на душе.

Второй час сидели они за тихим разговором.
- Так что, сам видишь, Змеюшко, утекло мое счастье из рук, как щепочка в бурном потоке. Отвезу Забаву отцу да вернусь в дружину. Тут и сказке конец.
- Погоди ты кручиниться, Добрыня! Сдается мне, помогу я твоему горю - а ты моему подсобишь.
- Да какое ж горе у тебя, Горыныч?
- А вот послушай. Ведаешь ли, что у каждого приличного заморского дракона по принцессе в башне сидит?
- Слыхивал, да диву даюсь - зачем им это? Нешто может рептилиус с человеческой девушкой поладить?
- А того ты не ведаешь, Добрыня, что каждый дракон только наполовину дракон, и может оборачиваться человеком, стоит только любовь свою найти. Так что принцессы эти не пленницы, а тайные жены, и никакой рыцарь их от мужа не отвратит, потому что драконья любовь - она сильнее и слаще человеческой в разы.
- Так и ты так же можешь, стало быть?

Тяжко вздохнул Страж:
- Нет, Добрынюшка, я как раз и не могу. За грехи пращурки нашей, Медузы Горгоны, проклят наш род. И заклятье наложено, и носим мы с тех пор не одну голову, а не меньше трёх. Даден нам и палец огненный, отрубленные головы отращивать, да только настоящая голова - одна. Остальные, сколько б их ни было - иллюзия. И крылышки вот эти цыплячьи, - тут Змей расправил крыло, по сравнению с массивным телом и правда куцее и жалкое, - тоже иллюзия. Отруби мне лишние головы какой богатырь в честном бою - и тут же заклятие разрушится, обрету я свой природный вид и тоже смогу любовь свою найти. А пока - сижу сиднем в горе, инвалид инвалидом, да сторожу мост через Смородину, реку мертвых, оберегаю Явь русскую от нашествия Нави.
- А как же я твоему горю помогу? Нешто головы рубить придется? Они ж живые все...
- А вот послушай...

***

Как заалел закат над рекой Смородиной, вышел из горы Добрыня. Село гудело вовсю - шутка ли, семнадцать свадеб зараз! Про Горыныча, Добрыню и Забаву уже и забыть успели. Короче, люди были веселы, сыты, пьяны и алкали зрелищ.

На богатыря воззрились оторопело... Кто-то, опомнившись, подбежал к нему с чаркой заздравной, кто-то охнул тихонько в недобром предчувствии.

- Слушайте меня, люди добрые! - зычным голосом вскричал Добрыня Никитич. - Ныне избавлены будете от тяжкой повинности Змею угождать да дочерей своих в гору отводить. Вызвал я его на бой честной, на самом мосту и сражаться будем! Коли мне жребий выпадет в реку смерти пасть - не поминайте лихом, а только и ему голов не сносить. Постою я за правду русскую!

Свистнул богатырь оглушительно, и примчался к нему Бурка. Пошли Добрыня с конем к мосту, а Змей Горыныч уже там дожидается его, держит перед собой Забаву Путятишну и гадко так ухмыляется всеми тремя пастями. Народ валом повалил посмотреть, чем богатырская сеча закончится. Добрая свадьба, будет о чем внукам в страшных сказках баять! Хотя и боязно было, как оно теперича все обернется, коли дракон перестанет мост охранять, но пока что всех будоражило предстоящее зрелище.

- Отпусти Забаву, чудище поганое! Не по статусу тебе девицами прикрываться! Али боишься за бесчинства свои ответить? Будь мужиком, выходи один на один! - громыхал богатырь.
Наконец, Змей как бы нехотя выпустил из лап плечи воеводской дочери, и та голубицей полетела по мосту к Добрыне. Поглядела на него очами жаркими, обняла за шею, поцеловала в уста - и бросилась прочь, к сразу окружившим ее девушкам-невестам.

А Добрыня взметнулся на коня, обнажил меч и помчался быстрее вихря навстречу Змею. Посреди моста они и встретились.
И начался бой!
Солнце уже почти скрылось за лесом, небо над Черной горой наливалось густой темнотой, и происходящее на мосту освещалось только бесконечными струями пламени из пастей огромного дракона. Добрыня рубил с плеча, но чудище ловко уворачивалось и в свою очередь норовило испепелить противника, и только верный Бурка, лихо отскакивая от огня, спасал хозяина. Наконец, одна голова отпала и покатилась по мосту, замерев у края. Пуще прежнего взъярился Горыныч, струи пламени теперь вырывались непрерывно, но удар - и еще одна голова, глухо громыхая, скатилась по настилу. Оставалась только одна, но дракон не сдавался. Люди не дыша смотрели на огненное шоу. Солнце село, мост ярко освещался вспышками, и тут Добрыня изловчился и рубанул по огненному пальцу - и тут же отсек еще одну голову. На мгновение все погрузилось в полную темноту.
И небо взорвалось! С оглушительным шипением и свистом вверх, извиваясь, взлетели огненные змеи, устремились пылающие копья, из них выросли сверкающие деревья на все небо... Взрывы, вой, клубы дыма!

И никто не увидел, как с дальнего конца моста, распахнув во всю ширь алые крылья, в небо взмыл прекрасный и счастливый освобожденный дракон. В последний раз, повернув изящную голову на грациозной шее, он бросил взгляд на освещенное фейерверками село, вдохнул полной грудью и устремился на восток, в далекий незабвенный Китай, искать свою любовь.

А Добрыня, поглаживая верного Бурку по шелковой гриве, смотрел ему вслед с Калинова моста, на котором валялись три огромные драконьи головы. Выручил огненный палец - вместо первой отрубленной головы моментально выросла новая... Всё получилось.

Всё получилось!