Город N

Мистическая лирика / 

 

Читателей: 36

Инфо

..................Город N.....................
( читать строго под музыкальное сопровождение! Движок плеера внизу!)

                              Город N

Поезд резко затормозил, заскрежетав вагонными колёсами.
С верхних полок посыпались сумки.  В вагоне заругались…
Я давно уже хотел покурить,  в тамбуре не разрешалось, и я выскочил на ночной перрон  какой-то маленькой станции.
-Что за городишко? – Спросил я у заспанной и взлохмаченной проводницы.
- Не знаю. – Ответила она раздраженно.- Мы тут обычно не останавливаемся.
- Сколько стоим? – Спросил я снова. – Покурить успею?
- Не знаю… Курить вредно!- Ответила проводница и, покачивая вялыми бёдрами, скрылась в глубине вагона.
Я достал сигареты, пошарил по карманам, вынимая потёртую зажигалку. Клацнул несколько раз. Осечка… Как всегда на самом интересном месте закончился газ.
Быстрым шагом я направился к небольшому помещению станции.  Над входом висела проржавевшая вывеска  ст. Н…
Остальные буквы в названии были напрочь стёрты временем.
- Город Н! – Сказал я вслух, усмехнувшись, и вошёл в довольно старое и запущенное помещение.
Возле зарешёченного окна, стояла потёртая лавка. На стене виднелся потускневший плакат, времён застоя. Улыбающийся  Гагарин, весело махал мне рукой. Справа в окошечке билетной кассы, горел тусклый свет.
Я наклонился к окошечку.
- Есть кто живой? – Спросил я шутливо и добавил. – Мамаша, огонька не найдётся?
Внутри кассы никого не было. На столе стояла старая чернильница, непроливашка, рядом лежала перьевая ручка и потёртый учётный журнал. Сбоку на гвоздике висел огромный дверной ключ.
Вдруг я услышал звук, от которого у меня пробежал по спине неприятный холодок.  Поезд, скрипнув тормозными колодками, стал резко набирать скорость. Я рванулся к двери, которая внезапно захлопнулась, перед самым моим носом.
Я подналёг. Массивная дверь не поддалась. Поезд набирал скорость. Сквозь маленькое окошко в двери я смотрел на подмигивающие в темноте, неяркими ночными огоньками, уносящие вагоны.
Изо всех сил я заколотил по двери. Дверь была основательно заперта.
Ключ! Там, в кассе на гвоздике!
Я рванулся к окошечку, едва просунув руку, достал огромный кривой ключ и, подбежав к двери, трясущимися руками вставил ключ в замочную скважину. Замок хрустнул и дверь поддалась. Я выскочил на перрон и как сумасшедший, что-то крича, кинулся к уходящему в ночь последнему вагону.
«Опять от меня сбежала, последняя электричка…» Закрутились в голове, слова старой песенки.
Поезд, подмигнув  красными стоп фонарями, скрылся  за поворотом.
- Вот чёрт! – Вслух сказал я, оглядевшись.
Возле станции, стояла покосившаяся лавочка и массивная, чугунная урна, времён «застоя».
Я в сердцах бросил в урну смятую сигарету.
Особых вариантов не было  и я, обогнув здание станции, ступил на булыжную мостовую.
Слева и справа по улице, кривобоко располагались одноэтажные постройки. Где-то вдали, тускло подмигивал, качающийся на столбе, подобно висельнику, жёлтый фонарь.
Я побрёл по улице, рассматривая покосившееся  в разные стороны и заросшие мхом, деревянные домишки.
В некоторых окнах мерцали огоньки. Я подошёл к одному из домов и постучал в окошко.
- Хозяева!
В ответ тишина.  Тишина окружала меня со всех сторон. Я поймал себя на мысли, что не слышу вообще никаких звуков, ни лая собак, ни людских голосов, только там, в конце улице, уныло поскрипывал повешенный за ржавую глотку, жёлтый фонарь.
Я направился к свету и, по всей видимости, вышел в центр городка. На круглой площади, в самом центре,  громоздился памятник Ленину.
Ленин уверенно держал традиционную кепку в левой руке, правой активно показывал направление вперёд. Нос у Владимира Ильича был отбит и валялся рядом с постаментом.
На площади располагались, закрытые - отделения почты, милиции и аналогичное, деревянное строение с надписью «Клуб»
В клубе, однако, горел свет и я, не раздумывая направился к двери.
Дернув ручку, не ожидая, что дверь откроется, но дверь, злобно заскрипев, поддалась и впустила меня в храм местечковой культуры.
Помещение клуба полностью оправдало мои ожидания. На махонькой сцене, стояла крохотная трибуна, в углу на столе поблёскивал медью раритетный граммофон.  Остальной  мебели в клубе не наблюдалось. Я подошёл к запылённому столу и к величайшей радости, увидал коробку спичек. Коробка была старая из тонюсенькой фанеры. На этикетке красовался всё тот же, что и на плакате в помещении станции, улыбающийся  Гагарин.
Спички не отсырели! Вот что значит качество! Я  достал сигарету, чиркнув спичкой по коробке, подкурил и оглядевшись, не найдя пепельницы, положил сгоревшую спичку снова в коробку.
Подойдя к граммофону, я увидал старую, запылённую и изрядно «запиленную»  пластинку. Я сдул слой вековой пыли. « Марш Весёлых ребят». Я покрутил ручку граммофона и чтобы убрать разрывающую уши тишину, опустил  мощную, кинжальную иглу  на пластинку. Весело запели, почему-то с акцентом…
Я вышел из клуба и под звуки, разрывающего гробовую тишину городка, марша. Второй куплет продолжили на немецком языке. Пластинка вдруг заела, несколько раз подсочила и вернулась на начало песни. Я в отличие от неё возвращаться не стал, а направился на станцию, решив пойти по железнодорожной ветке  в след ушедшему поезду.
  Слева и справа меня окружала мрачная чернота непроходимого леса.
Лунный свет таинственно серебрился на отшлифованный языками колёс рельсах, звуки марша постепенно растаяли в ночной тишине и я, насвистывая мелодию песни, «Опять от меня сбежала последняя электричка»  потопал вперёд.
Пройдя вероятно пару километров, я увидал мерцающий огонёк станции.
Каково же было моё удивление, когда я, войдя на перрон, увидал знакомую, ржавую вывеску ст. Н…
Опешив, и постояв в недоумении, несколько минут, я вошёл в помещение станции. Возле зарешёченного окна, стояла потёртая лавка. На стене виднелся потускневший плакат, времён застоя. Улыбающийся  Гагарин, весело махал мне рукой. Справа в окошечке билетной кассы, горел тусклый свет.
Внутри кассы никого не было. На столе стояла старая чернильница, непроливашка, рядом лежала перьевая ручка и потёртый учётный журнал. Сбоку на гвоздике висел огромный дверной ключ.
Насколько я помню, ключ из дверей я не вынимал…
Я потоптался по помещению и вдруг одержимый неким предположением, выскочил на перрон и, подбежав к чугунной урне, заглянул вовнутрь.
Я почувствовал, как сердце на миг замерло и, несколько раз перевернувшись в груди, бешено застучало. На дне урны лежала брошенная мною, смятая сигарета.
- Чёрт! – Тихо выругался я. Потом на ватных ногах присел на лавочку и закурил.  Вероятно, я был в некотором ступоре и пришёл в себя только когда догоревшая до фильтра сигарета, обожгла мне пальцы. Я бросил окурок в урну, решительно поднявшись, направился в город.
Булыжная, кривая мостовая, деревянные, одноэтажные домишки…
Фонарь в конце улицы и доносящиеся из чрева замершего городка, звуки марша…
Я, сам не замечая того, буквально выскочил на площадь, с безносым Лениным и доносящимися  звуками из клуба бравурных “Весёлых ребят“.
Марш звучал дико, и холодок вновь пробежал по спине.  Зайдя быстро в клуб, я снял иглу с пластинки и вышел на улицу. Никого.
Что – то клацнуло из чрева клуба и звуки марша, вновь разорвали тишину. Я вздрогнул от неожиданности…
Вероятно, игла сама упала на пластинку… Граммофон то старенький! Успокоил я сам себя.
Обогнув здание клуба, я побежал вниз по мостовой. Мимо меня проносились унылые деревянные постройки. Марш весело подыгрывал мне в спину. Через несколько минут я выскочил, как и предполагал на противоположенный край городка. Впереди располагался перрон…
Я с замиранием сердца обошёл здание…  Покосившаяся лавочка, чугунная урна…Я  даже не стал поднимать голову, дабы прочесть название станции. Я просто подошёл к урне и заглянул в её чугунную пасть. На дне урны одиноко красовались, смятая сигарета и докуренный до фильтра окурок.
Не помня себя от страха, я рванул по рельсам, только теперь в обратную сторону. Пару километров и впереди замаячила станция…
Почему-то я не удивился. Я просто присел на покосившеюся,  протёртую седалищами лавочку и достал очередную сигарету. Я знал, что в чугунной урне лежат смятая не раскуренная сигарета и догоревший окурок.
Не знаю, сколько времени я просидел на лавочке, посмотрев на часы, которые показывали  семь часов утра, я оглядел лежащий в темноте перрон. Тут была ночь. Утро явно не собиралось приходить в этот город.
Я снова поднялся и, ступив на мостовую, побрёл вниз к клубу. Марш веселой волной разрывал тишину умершего городка.
“Чёртов марш!“ Сказал я с ненавистью. И, вдруг обнаружив переулок, я стремглав свернул на него и отправился петлять тёмными закоулками. Через пару минут я вышел на свет.  И, это снова был перрон с надписью на здании ст. Н…
Я зашёл в здание. Присел на лавку у окна и подмигнул, улыбающемуся мне с плаката Гагарину.
«Ловушка! Временная ловушка!» Закрутилось у меня в голове.  Должен быть выход!
Я подошёл к  кассе. Подёргал дверь. Та не поддалась. Конечно – ключ. Я достал, засунув руку в крохотное окошечко кассы, ключ и открыл дверь.
Так… Чернильница - непроливашка, перьевая ручка и потёртый учётный журнал.
Я раскрыл журнал и прочёл первую запись.
24 июня 1937 год.  Далее шли даты длинною ровно в год.
24 июня 1938.
24 июня 1939.
И так далее, вплоть до даты моего рождения.
24 июня 1970.
Справа в графе подписей, возле немногих дат, стояли корявые, явно сделанные в впопыхах или суматохе, подписи.
Напротив моей даты стояла кривая галочка.
Как по наитию,  судорожно схватив ручку и макнув в чернильницу , я поставил свою подпись.
Некоторое время ничего не происходило, я нервно вынул из кармана сигареты, хотел было вновь закурить, когда увидал,  как на столе задрожала ручка и вслед за ней чернильница.
Спотыкаясь,  и матерясь на чём свет стоит, я выскочил на перрон. Это был поезд. Он мчался просто на меня, явно не собираясь останавливать.
Я словно сумасшедший,  размахивал руками, кричал что-то. Совершенно не слыша себя из-за грохота мчавшегося мимо поезда. И вдруг я замер. Замер на месте, услышав скрип тормозных колодок. Последний вагон грохнул сцепкой и остановился прямо передо мной.
Дверь распахнулась и заспанная проводница, зевнув не накрашенным ртом, посмотрела куда-то мимо меня.
- Родная! – Еле выдавил я. – Отстал от поезда, возьмёшь?
Я судорожно достал из внутреннего кармана пиджака, портмоне  и протянул её деньги.
- Залезай быстро! – Хрустнула зевающей челюстью проводница.
Я, было, начал подниматься по лестнице, когда прямо на меня вывалился весёлый толстяк в одной майке и шортах. Он явно был подшофе.
- Что за станция? – Отрыгнул он перегаром.
- Не знаю, - отрезала проводница. – Никогда тут не останавливались.
- Туалет на станции есть? – Спросил он у меня. Выпихивая снова на перрон.
- Не знаю… - Коротко ответил я, забираясь в поезд.
- Чёрт! Что за манера закрывать туалет?! -  Пробурчал толстяк, засеменив к станции.
- Уважаемый… - Окликнул я толстяка. – Вы случайно не 24 июня родились?
Толстяк не останавливаясь, на ходу повернул голову:
- Ха! Откуда знаешь?- Он засмеялся и погрозил мне пухлым, засаленным пальцем. ---Точно! 24 июня, 1971 года рождения!
- Я тоже…- Крикнул я ему в ответ. – Только на год раньше.
- Здорово! – Отвечал радостно толстяк. Явно углядев во мне собутыльника. – Я быстро отолью и вернусь! Накатим за одинаковые даты!

Я сел на указанное мне проводницей место. Толстяк тем временем скрылся в помещении станции, и поезд, застонав он напряжения, рванул вагоны и стал резко набирать скорость. Я снова посмотрел в окно и увидав как толстяк колотит кулаками в закрывшеюся дверь, отвернулся от окна.  Вагон мирно спал, покачиваясь на рельсах и, нежно убаюкивая.
Вы спросите, почему я не сорвал стоп- кран? Надеюсь, вы поймете почему…
А ещё я надеюсь,  что толстяк найдёт ключ и догадается поставить подпись под своей датой рождения…