Белоснежность

Новелла / Читателей: 34

Инфо

ГЛАВА 1. Меланхолия

0
… Я помню, как из-за грязного мрака туч вышло солнце… Безжизненное серое солнце. И прикосновение его лучей - было подобно, прикосновению стали к горячему телу. Оно разливало холод и неизбежность…

1
Первый снег – он всегда немного греет. Девочка падает на спину. Она ритмично двигает руками и ногами – делает ангела как говорят. Она смеётся. Я рад, что она рада. Я не уверен в её существовании. Возможно она  лишь моя галлюцинация, но я всё равно рад. Я присаживаюсь рядом, в моих ладонях снег и я протягиваю его ей.
На самом деле можно легко проверить настоящая она или нет: достаточно надавить пальцем на глазное яблоко, и все реальные предметы (в отличие от галлюцинаций) раздвоятся*, но я не хочу проверять, пусть она будет моей галлюцинацией, мне всё равно. Есть в этой девочке нечто такое необычное, загадочное, странное, может поэтому и создаётся впечатление будто она не настоящая, хотя, если задуматься меня часто судьба сводила с такими людьми. Я имею ввиду именно необычными. Как-то раз я познакомился с одним парнем, который утверждал будто закончил некую Академию Паранауки, которая, якобы, располагалась в западной части Автономной Республики Крым. По его словам там он изучал секреты алхимии и астрологии, постигал мудрость герметизма, знакомился с основами уфологии и т.п.. Он рассказывал невероятные вещи и показывал фантастические фокусы с картами и зеркалами. Конечно, в правдивости его рассказов можно (и даже, наверное, нужно) было усомниться, но вещи, которые он умел делать приводили меня в шок. Он, например, брал зеркало и делал так, что его двойник застывал в нём или наоборот совершал движения совсем не те, что он сам…
Снег продолжает падать и вокруг нас всё белое, и моря больше не видно. Я пинаю снег кедами и безуспешно пытаюсь подкурить сигарету. Мёрзнут ноги. Марта (так зовут девочку) кидает в меня снежком и отвечаю ей тем же. Начинается снежная дуэль, конечно, я поддаюсь и нарочно кидаю мимо, а моя спутница ликует и продолжает забрасывать меня с ног до головы. Мы смеёмся и я уверен, что в этот момент мы являемся самыми счастливыми людьми на земле.  И тут я допускаю ошибку, не рассчитав силы, я наотмашь кидаю снежок и смех со стороны Марты резко обрывается. Её, и без того, покусанные губы в крови. Конечно её совсем немного, но всё же… По лицу заметно, что девочке больно. Я подхожу к ней и прошу прощения, но она смотрит на меня с ненавистью. Конечно, каждый из нас не любит боль (за исключением разве что мазохистов), но Марта… она ненавидит её. Малейший укол, малейшая царапина вызывают в ней приступы неконтролируемой ярости. И я знаю это. В этот раз Марта сдерживается. Я обнимаю её. Мне ужасно неловко и стыдно.
Несколько лет назад я совершенно случайно познакомился с одним чрезвычайно интересным субъектом. Его звали Виктор. Он был уличным музыкантом и, по совместительству, конечно же алкоголиком. Я не помню, как завязался разговор, но совершенно точно помню, что на улице стоял такой же холодный и снежный вечер как сегодня. Виктор рассказывал про места и страны, в которых ему довелось побывать, при этом нервно теребя четвёртую (басовую) струну на гитаре и в тот момент, когда он на секунду замолк, прикуривая сигарету, я обронил: «Уже полшестого, скоро будет совсем темно. Надо потихоньку собираться». На что Виктор задумчиво ответил: «Ты когда-нибудь бывал в Румынии?». Я сказал, что нет и Виктор, продолжая теребить струну, с тем же странным выражением на лице произнёс: «Там, то есть в Румынии есть одна деревня. Жаль названия не помню, но это не имеет значения. В общем в этой деревушке по какой-то, лишь одному Богу известной причине, живёт очень много светлячков. На самом деле много. Они там просто повсюду. И местные люди давно уже не удивляются их присутствию. Но я не об этом… Живые светлячки излучают свет, правильно?». «Ну, да», - ответил я. «Конечно, - продолжил Виктор, - этот факт известен всем. Но мёртвые… Ты когда-нибудь видел мёртвых светлячков?» «Нет». «Если внимательно присмотреться, то ты увидишь, что от этих маленьких дохлых  жучков тоже исходит сияние – тёмное рассеянное сияние. Не правда ли странно? А ты как-нибудь возьми и присмотрись. Есть ещё одна необычная особенность: в тот момент, когда безжизненное тельце жучка ложится на твои ладони и твои глаза изучают его, - по телу растекается невероятная тоска. И поэтому жители деревни собирают таких светлячков и выносят их в лес. Там в лесу есть огромная поляна, куда и скидывают их маленькие трупики. Мне довелось там бывать. И хочу сказать тебе, что это «кладбище» самое необычное и, пожалуй, самое жуткое место на земле. Представь, твою душу, тяжёлыми цепями сковывает апатия, всё то о чем ты мечтал и всё то, что прежде радовало тебя, вдруг становится  безразличным, все воспоминания гаснут и забываются, твои ноги подкашиваются и последнее, что ты успеваешь увидеть – это бесконечная мерцающая темнота…»
дзынььь
Резкий звук оборвал моего собеседника. Четвёртая струна лопнула.
Я не помню. о чём мы говорили дальше, но сейчас, стоя по щиколотку в снегу и виновато обнимая Марту мне  вдруг, совершенно отчётливо, вспомнился забулдыга Виктор с его рассказами и гитарой. Мне вдруг, почему то, стало жутко любопытно, правду он мне сказал в тот вечер или нет. Вообще мужик он был нормальный, песни писал, книги умные читать любил, вот только с алкоголем слишком уж в тесной дружбе состоял. Это то его и погубило. Кстати, умер он через несколько дней, после того, как рассказал мне эту историю про светлячков. Значит правду говорят, что струна к несчастью рвётся.
- пойдём домой?, - спрашиваю я у Марты.
- пойдём, - отвечает она.
Она уже почти не сердится. Мы идём по пустынной улице, мимо тёмных окон и скрипящих на ветру ставней, а снег всё ложится и ложится. Мне кажется, будто я слышу шум двигателя приближающейся к нам машины, но это только кажется. Здесь никогда не бывает машин.


*метод В.В.Битнера

2
… я помню дождь бил по виноградным листьям. И на душе было очень тревожно. Мне всего лишь пять лет. Я плачу. Зову родителей. И бегу. Бегу по бескрайним лабиринтам виноградников. Мокрый и грязный. Бегу, по щиколотки увязая в хлюпающем под ногами чернозёме, спотыкаясь об камни, падая и разбивая коленки… И тут, еле слышно, сквозь зловещие вспышки молний и шум холодного ливня, доносится слабая музыка. Где-то, наверное очень далеко, протяжно и грустно играет фортепиано. Словно зовёт меня, как некий, давно ушедший из памяти мадригал. Словно плачет со мной. И я успокаиваюсь. Мелодия кажется мне знакомой. И я впервые испытываю дежа вю…

3
В психиатрии есть такой термин – парамнезия – это явление, при котором человека посещают ложные воспоминания. С самого детства в моей голове, словно в колдовском вихре, кружатся образы и фрагменты неких альтернативных жизней. Я просто помню их, хотя в действительности ничего подобного со мной не происходило. Я помню места, в которых никогда не был, общение с людьми, которых, возможно, и вовсе не существует, и ситуации, которые никогда со мной не случались. Поэтому, заранее прошу прощения у читателя, за то что иногда моя литературная речь будет становиться обрывистой и некоторые события будут описаны совершенно не так, как это было на самом деле. Вероятно, стоило предупредить об этом в предыдущей главе, но я, признаюсь честно, совсем забыл. Эту рукопись тяжело назвать романом или рассказом – это скорее этакий своеобразный дневник моих фантазий. Это флэшбэк*. Это правдивая история о необычной девушке, с которой я познакомился холодным декабрьским вечером, в один из тех дней, когда Жёлтый Карлик входит в созвездие Змееносца** и беспрерывная холодная морось уверенно прогоняет мокрых прохожих с холодных продрогших улиц. Я помню, что разговор завязался как-то сам по себе: легко и непринуждённо. Фонари подмигивали нам, а мы слушали, как величественно падают переспевшие звёзды… падают и разбиваются.

Как я уже говорил, её зовут Марта. Ей пятнадцать лет. Её стихия – Вода, знак Зодиака – Скорпион, любимый цвет – фельдграу***. У Марты светлые волосы и гладкая нежная кожа  источающая тонкие ароматы талого льда и гвоздики. Её серые глаза, похожи на зимнее небо или, быть может, на волны вечно-холодного Карского моря, омывающие пустынные побережья потерянных на картах островов. Родилась Марта пасмурным ноябрьским вечером в тихом провинциальном городке, где постоянно шёл дождь и почти никогда не пели птицы; в городке, где тротуары и стволы деревьев облизывали пышные мхи, а улицы украшали вечнозелёные кипарисы и сотни плакучих ив…
Несмотря на то, что Марта совершенно лишена музыкального слуха, она часто импровизирует на старом и, вероятно уже весьма расстроенном фортепиано. Её тонкие, ещё совсем детские пальчики, перебегают по чёрным и белым клавишам и в недрах старинного инструмента рождается странная дисгармоничная музыка, звучащая в унисон с раскатами грома и ритмичным биением сердца. Мне кажется будто я слышал её задолго до нашей встречи.

Живёт Марта в старом трёхэтажном доме, что словно молчаливый преступник, прячется за кустами шиповника и непроходимой терновой изгородью. Марта очень гордится садом, который разбит вокруг дома и, безусловно, является предметом зависти и восхищения для каждого, кто хоть раз бывал в нём. Редчайшие виды цветов и деревьев собранны там: от красных подсолнухов и венериных башмачков до призрачной орхидеи**** и гавайской розы. Но более всего, в нём преобладают растения хищной дионеи, клацающие острыми, почти акульими, зубами и шипящие подобно степным гадюкам.
Множество мотыльков альбиносов слетаются в сад и Марта порой, ловит их и несёт в дом. Согревая их трепещущие от холода тельца сладким горячим дыханием и тёплой нежностью ладоней. И иногда мотыльки обижаются на неё, щекоча прощальными взмахами крылышек и умирая где-то между линиями сердца и ума. В такие минуты девочка, расстраивается и в уголках её прохладных осенних глаз выступают слёзы.
Я знаю, что Марта умеет рисовать и временами пишет натюрморты и портреты, мешая акварель с дождём и добавляя чуточку себя в каждый альбомный лист. Мне ещё ни разу не доводилось видеть их, разве что краешком глаза, на одно мгновение.
Вот и всё, что я знаю о ней. Всего лишь поверхность. Всего лишь тысячную часть её.

*флэшбек – психическое состояние, характеризующееся повторными переживаниями событий прошлого.
**Змееносец – редко используемый тринадцатый знак Зодиака, период которого приходится на промежуток между 27 ноября и 17 декабря.
***фельдграу (серо-полевой) – серый цвет с преобладанием зелёного пигмента. Основной цвет полевой формы германской армии с 1907  до 1945 года.
****орхидея-призрак (научное название - Dendrophylax lindenii) – одно из самых редких растений на планете.

4
Снова потепление. Слякоть. Моё тело кусает озноб. Пальцы левой руки сжимают тоненькую религиозную брошюрку, по типу тех, что часто распространяют Свидетели Иеговы.
Марта, как обычно опаздывает и поэтому, от нечего делать, я принимаюсь читать. Я не сильно задумываюсь над тем, что написано, ибо отношу себя к числу католиков и воспринимаю такие книжонки не иначе как сектантскую ересь. По правде признаться, я не особо религиозен. Я читал Библию и не понаслышке знаю о тех абсурдах, что там написаны, но всё же, даже я признаю, что религия необходима людям, так же как и вера в чудеса, оккультные силы и т.п.. Просто так проще, в смысле морально проще жить и… наверное, умирать тоже. Так проще расставаться с теми, кто некогда был тебе дорог, потому что знаешь, что у вас ещё, обязательно, появится шанс встретится, пусть  не скоро, но, всё же, он будет. Смерть лишь временна, жизнь же вечная. И дай Бог, чтоб оно так и было.

Где-то, совсем рядом, раздаётся надрывистый собачий лай.
Я чувствую, как резкими скачками растёт температура тела. Я продолжаю читать. Внезапно раздавшийся знакомый голос заставляет оторваться от книги.
- Привет, - полуулыбаясь протягивает она. Долго ждёшь?
- Неа, - отвечаю я. Марта стоит в метре от меня, с белым зонтом, одетая также  во всё белое. На ней: длинный обтягивающий свитер, с серебряной брошью в виде тропической мухи,  леггинсы и угги.
(Мне кажется будто, я слышу гудок поезда и ароматы утренней росы)
- На улице сегодня такая грязь… Зачем ты оделась во всё белое?
Марта игнорирует мой вопрос.
- Идём? – спрашивает она.
- Куда?
- Я хочу показать тебе одно место. Идём.
На самом деле, мне очень понравилось то как, она оделась. Может это кому то покажется странным, но я люблю, когда люди выглядят совершенно монотонно (как сейчас Марта), я нахожу это очень красивым, сам не знаю почему.
Мы идём по той самой дороге, где никогда не бывает машин. Этот дорожный путь, некогда соединял между собой два очень известных крымских города, но лет пять или шесть назад был закрыт из-за высокого количества аварий и постоянных оползней в здешних местах.
Я рассказываю Марте какую-то ерунду про стих, который хочу написать. Девочка внимательно слушает. Или просто делает вид. Под ногами хлюпает полурастаявший снег. Минут через десять мы сворачиваем с дороги в тёмный и сырой лиственный лес. Ещё через пять минут мы добираемся до небольшой поляны, укрытой от посторонних глаз мириадами дубов и каштанов.
- Там, за поляной есть очень красивое озеро.
За моей спиной раздаётся вкрадчивый шорох. Я оглядываюсь, но там никого. Я продолжаю идти за Мартой.
Я вспоминаю девушку, с которой однажды  познакомился в Приморском парке. У неё было редкое имя Лирия и магические разноцветные глаза. Она писала фигурные стихи* и вокруг неё всегда, собиралось множество птиц. Конечно, я был немного влюблён в неё. И именно благодаря ей я увлёкся поэзией, которую раньше отказывался понимать. Я писал ей нежные письма и бросал их в пылающий камин, а на следующее утро, в моём почтовом ящике  обязательно лежал ответ. И это было удивительно, но… увы, слишком уж кратковременно. Лирия исчезла из моей жизни так же внезапно, как и появилась. Я так до сих пор и не знаю почему.
Наконец мы подошли к озеру. Марта не соврала, это и впрямь очень красивое место. Воздух над озером словно немного искриться. В воздухе пахнет сыростью. Меня всё ещё продолжает знобить и я б не отказался бы сейчас от кружки горячего чая. Метрах в трёх от озера стоит прогнившая деревянная беседка. Я снова слышу шорох. Там за спиной кто-то стоит и, вероятно пристально смотрит на нас. Я снова оглядываюсь и там снова пусто.
Я не спеша подхожу к Марте. Со стороны дороги доносится шум приближающегося автомобиля: гудение двигателя, поскрипывание тормозных колодок, снова гудение, тишина.
- странно, да? мы ведь оба слышим этот шум, хотя его физически быть не может, - я произношу слова медленно и задумчиво.
- ты скоро привыкнешь. Я уже давно перестала обращать на это внимание, - отвечает моя спутница. – Я, кажется, когда-то читала об этом - эти шумы называют «остаточным полем». Оно часто наблюдается в брошенных городах и зданиях. Это что-то сродни полтергейсту и призракам.
- я не верю в призраков…
- «Остаточное поле» - это наши воспоминания, связанные с каким-то определённым местом, - продолжает Марта, - и они, как бы возвращают нас туда снова и снова… Не знаю, как тебе это объяснить…
По поверхности озера пробежала мелкая рябь. Марта съёжилась.
- тебе холодно?
- немного, - отвечает она.
Я глажу её волосы. Они пахнут гвоздикой и льдом, этот запах навевает спокойствие и усталость. Очень хочется спать. Веки слипаются…
(мне кажется, будто я слышу крики цикад и радостный детский смех)

5
Я скурил достаточное количество марихуаны и теперь иду домой, дабы немного поспать. Я слышу запах мирта и ароматизированных сигарет. Надо мной мучительно зияет бездонная пропасть ночного неба и я из миллиардов звёзд пытаюсь выделить хотя бы одно созвездие, наконец у меня получается и мой взгляд скользит по Ориону. Опьянённый наркотиком мозг моментально интерпретирует его с песочными часами, а песочные часы, в свою очередь, с монотонным течением времени, с бесконечностью, меланхолией и маниакальным ожиданием весны. Мысли бегут хаотично и бессмысленно. Я обращаю внимание на то что все предметы вокруг меня, как то незаметно и резко приобрели ложные оттенки цветов. Будто бы я, смотрю на мир через объектив видеокамеры с включённым эффектом цветовой инверсии: зелёные кипарисы стали красными, фонари, что прежде горели ярко-жёлтым, теперь разбрызгивали аномальное голубое свечение, чёрные тени отныне превратились в призрачные светлые силуэты, и только серое осталось серым… Лишь через двадцать ударов сердца всё снова встало на свои места.
В барабанные перепонки беспощадно и неожиданно врезается отчаянный кошачий вопль.
(я ненавижу животных)
Я продолжаю идти. Мне кажется, будто я никогда не бывал здесь раньше*. Взрывы одинокого веселья, время от времени, сменяются приступами паранойи, парализующего отчаянного страха…
Фонари сутулятся и провожают меня враждебными взглядами. Я отбрасываю тени, но они и не думают повторять мои движения. Мне кажется будто я схожу с ума. Или уже сошёл.
Мёртвую тишину снова нарушает кошачий вопль.
Я сворачиваю за угол дома и останавливаюсь как вкопанный… Перед моими красными воспалёнными глазами открывается кое что действительно… идеальное – девушка, нет, девочка: невысокая, изящная и яркая, словно мечтательная радуга над морем – с немного сердитым личиком, пухлыми вишнёвыми губами и глазами цвета зелёного чая, её пышные каштановые волосы немного вьются и кончики их окрашены нежно-салатовым цветом. Девочка-радуга одета в красное кружевное платье, из под которого по тоненькой белоснежной ножке тянется едва заметная струйка крови. Я долго смотрел на неё завороженный и влюблённый. Внизу под рисунком красивым женским почерком была выведена, вероятно, авторская цитата: «и даже самое незначительное Искусство рождается из самого великого Страдания», а ещё ниже подпись – восемь латинских букв, объединённых воедино, необычным, магическим псевдонимом: «misteria».
В воздухе всё ещё стоит настойчивый запах автомобильной краски, а значит граффити было нарисовано совсем недавно.
Не отводя взгляда от девочки – я засовываю руку в карман пальто, в поисках сигарет.
Моя нога упирается во что-то мягкое. Я опускаю глаза вниз: оказывается, я упустил ещё один важный элемент картины: согнув лапы под неестественным углом, снизу вверх обезумевшими от пыток глазами на меня смотрит выпотрошенный котёнок.
Я вновь поднимаю глаза на девочку, что нарисована на стене – она чуть заметно улыбается. Странно, что я не заметил этой улыбки раньше…
(я слышу ласковый шёпот прибоя)

*жамевю - внезапно наступающее ощущение того, что хорошо знакомое место или человек кажутся совершенно неизвестными.

6
… я помню опавшие листья на её простынях. Там на улице свирепствует май – пожалуй, самый прохладный месяц в году; май – время тоски и тревожных снов и я, похоже, в одном из них: я – дурацкий плюшевый зверь, который вместо поролона и ваты набит мясом и кровью, красной, как заходящее солнце. Я люблю закат, но это не имеет значения. Ничего не имеет значения, кроме этой шестигранной, впитавшей всю сырость и пустоту Вселенной, комнаты. Выдранные страницы из дневника переносят меня в паутину чужой судьбы, словно подробная эпитафия на могильной плите, словно…
Мне кажется будто я слышу голос её – такой матовый (да, да, именно матовый) низкий, грубый и, кажется вовсе и не женский совсем. Голос, звучащий сквозь серую пыль бокалах, через десятки и сотни лет.
(Я чувствую мокрый запах зеркал)
Я не помню имени, только числа. Множество бессмысленных натуральных чисел: номера, номера записей…
0…
56..
13…
88…
178…
331…


ГЛАВА 2. Белая кровь бабочек

Нулевая запись в её дневнике

Погода сегодня – уныние.
Разноцветные свечи изрыгивают пламенем, обжигая мои глаза резкими вспышками света. Я раскладываю пасьянс на ромбоподобном столе из синего мрамора и мечтаю, о чём-то великолепно-невозможном, вроде аквамаринового дождя. Вы только представьте: дождь из голубых кристаллов, величиной с перепелиное яйцо, которые падают с самых небес и врезаются во всё живое (и не живое) со скоростью 590 м/с, оставляя после себя море, нет, наверное даже целый океан трупов. Трупный океан. Кровь и аквамарин.
Лёгкий стук в дверь.
«Войдите»
Очередная вспышка. Разноцветный огонь свечей на миг озарил вошедшего. Это был слуга, вероятно кто-то из новеньких ибо я не замечала его раньше, иначе мне бы запомнился этот, огромных размеров, шрам на его лице.
«Принцесса, ужин подано» - то ли проговорил, то ли по змеиному прошептал он. Его голос был неприятен, впрочем как и он сам.
«Спасибо. Можешь быть свободен»
Я внимательно смотрю на то, как он удаляется. Его походка раздражает меня. Слуга хромает и при этом пытается шлюховато вилять невероятно широкими бёдрами – он похож на некрасивую потаскуху из числа тех, что вечно ублажают прихоти моего папаши
(обрывок листа заканчивается)


Пятьдесятшестая запись в её дневнике

Коробка со стеклянными шариками. Я нечаянно задеваю её. Как громко скачут они по мрамору. Как громко пульсирует эхо. Я люблю шум. Я обожаю шум. Какафонию. Несовместимости.
Погода сегодня – инцест.
После нескольких часов безделия я наконец решаю прогуляться по парку. Ведь он так приветлив ко мне. Приветливый незнакомец. Мой удивительный и нежный парк – он так прекрасен днём, когда лучи беспечно-тлеющего солнца обжигают его острые контуры и, в то же время так страшен ночью, когда разбитое лицо Луны всплывает над вершинами его холмов.
Я иду по выложенной хрустальными плитами дорожке, которая ведёт к роскошной мостовой, прыгнуть с которой решаются только самоубийцы или мечтатели. Конечно я не собираюсь прыгать – моя жизнь слишком скучна, чтоб прощаться с ней. Я люблю скуку… и шум… и парк… и…


Тринадцатая запись в её дневнике

Погода сегодня – коварство.
Садовник замер, словно статуя. На его лице отражается неподдельный ужас – его глаза осторожно следят за небольшим искрящимся шаром, что хищно блуждает среди кипарисов – шаровая молния. Если произвести хоть малейшее движение  от человека останется лишь груда чёрного зловонного пепла, и мой милый садовник прекрасно знает это, собственно, поэтому он и притворяется статуей. Я тихонечко открываю окно и нарочно слишком громко смеюсь – пожилой мужчина от неожиданности вздрагивает и теряет равновесие… Шаровая молния, о, Господи, как же она прекрасна! Они сливаются в смертельном поцелуе: человек и молния, страсть и безысходность…
Я возвращаюсь к себе в покои. Меня ждут скука и неразложенный пасьянс. Я люблю пасьянсы – это игра с судьбой, если он раскладывается – значит день будет удачным и наоборот. Это почти то же самое, что подбрасывать монетку или кидать кости.

(часть текста отсутствует)

По пути в сад я встречаю того самого слугу, что прежде так раздражал меня. Я обращаю внимание на его глаза – они будто бы не настоящие – глаза цвета слоновой кости – их хозяин настолько отвратительный, что я, пожалуй даже, улыбнусь ему самой красивой из своих улыбок. Он выдавливает улыбку в ответ. Интересно мой папенька спит с ним?
Я приказываю ему подготовить моего ручного гепарда к прогулке. Он послушно кивает и удаляется.
А я долго и задумчиво смотрю ему в след, обволакивая глазами, его виляющую походку, седые пряди в его вечно растрёпанных волосах, его чёрную рубашку с белым крестом на спине…
Быть может и я сегодня сольюсь в роковом поцелуе с природой, как тот счастливчик садовник утром. Быть может и меня сегодня захлестнёт волна предсмертного ужаса, убивающего повседневную обыденность, безвозмездно дарящего трогательную дрожь в коленках и капли пота на губах.
Вот и слуга наконец. На его лице отражается безразличие – пожалуй лучшее из человеческих качеств. Он подводит гепарда ко мне. Эту дивную кошечку я называю редким изысканным именем – Лилиан. Её глаза – бархатно красные, как шторы в моих покоях или как вино в бокале. Когда я заглядываю в них мне всегда хочется выпить вина, вперемешку с закатом. Я хочу бокал заката и превратится в хрустальную статую, остаться навеки в безмолвии этого мира.
Если б вы только знали, как прекрасен сад сегодня. Я ведь вам никогда не рассказывала про него. А ведь он божественный, он изящен, словно обнажённая Мария Магдалина. До захода солнца в нём живут тысячи удивительных и добрых зверей, триллиарды прекрасных бабочек, чья кровь всегда белоснежная, как больничные халаты, как снег, что выпадет через месяц, как чистый альбомный лист… Но ночью, как только солнце брызнет последними каплями света и ночь растворит их – в нём живут… Догадайтесь кто? Правильно – ваши ночные кошмары – персонажи тех самых злосчастных снов, что так преследовали вас, когда вы были детьми. Но хватит об этом. Это всего лишь сад, всего лишь самый прекрасный сад в мире.
Я шагаю с весьма раздражённой Лилиан – и опавшие листья шепчут нам вслед проклятия. Деревья расцветают тысячами лепестков. Прошлое и будущее, весна и осень переплелись воедино. Вдруг Лилиан замерла. Я заметила, как хищно сузился её матово-чёрный зрачок.
«Что там?», - ласково спрашиваю я.
Животное отвечает приглушённым рычанием.
Наконец я понимаю, что привлекло внимание кошки – маленькая девочка, лет двенадцати, вероятно стыдливо справляющая нужду за деревьями, как раз там, где располагается озеро.
Теперь уже зрачок сужается у меня.
Я наклоняюсь к Лилиан и расстегиваю карабин.
Четыре секунды.
Пронзительный вопль.


Восемьдесят восьмая запись в её дневнике

Сегодня я снова перечитывала «День рождение Инфанты» - пожалуй, самую любимую из моих книжек. По правде признаться, я не очень люблю читать, так как уверена в том, что литературное творчество, по своей сути, является самой безобразной формой Искусства. Слишком уж много рассуждений и морали вкладывают поэты и писатели в свои работы, забывая о том, что настоящее Искусство должно нести в себе только красоту и ничего более. Никакого смысла. Смыслом и моралью пусть занимаются жалкие философы, прагматичные мозги которых не способны ни на что прекрасное. Аморальность и бессмысленность – вот синонимы истинного Искусства. Но хватит об этом.
Моя милая Лилиан смотрит на меня невероятно грустными глазами и мне почему-то так жаль её, ведь я не знаю, чем ей помочь.
Сегодня мне снились зелёные кристаллы дождя и множество детей, сливающихся в божественно-нежных ласках друг с другом. Их глаза отражали безумие и пепел душистых цветов украшал их ресницы. Внизу живота было влажно, когда я проснулась. Мне очень хотелось совершить нечто необычное – нечто такое, за что меня могли бы осудить или даже возненавидеть и, поэтому я, предварительно проверив заперта ли моя дверь, приблизилась к беспокойно дремающей Лилиан и приласкала её… Я ласкала её до тех пор, пока из пасти животного не донесся последний одобрительно-удовлетворённый рык и пальцы моей левой руки не украсил ароматный кошачий сок.
Мне кажется Лилиан немного удивилась такому приветствию утром… По правде признаться я и сама не ожидала такого от себя. Но ведь всё бывает в первый раз, не так ли?
Погода сегодня – ярость.
Со стороны вулкана раздаются странные звуки, они напоминают голодное урчание в животе. Они меня раздражают, собственно так же как и этот дурацкий вулкан. Понимаете ли, мой прадед при жизни был одержим одной совершенно идиотской идеей. Суть её заключалась в том, что человек обязан ценить каждое мгновение своей жизни и т.д. и т.п.. Собственно именно благодаря этой маразматической теории, мой придурочный прадедушка построил наш замок у подножия действующего вулкана – он действительно был уверен в том, что живя, каждый день, бок о бок со смертью – человек обязательно будет ценить свою жизнь ибо каждая секунда может оказаться последней. Ну не маразм ли? Всем плевать.
Я лично вообще хочу есть.
Кстати, питаюсь я только сладким, а особенно люблю леденцы. Леденцы со вкусом воспоминаний. О, я уверяю вас – это самое удивительное кондитерское изделие в мире! Мой повар, как раз сейчас готовит их для меня.
Снова урчит вулкан.
От этого звука у меня начинает болеть голова. Я собиралась сегодня нанести визит в королевскую филармонию, но думаю мне придётся отказаться от этой затеи, больно уж паршиво я себя чувствую. Пожалуй, лучше я останусь в своих покоях, дождусь завтрака и снова лягу спать. Вот как Лилиан – она очень мудра, она спит по двадцать часов в сутки и при этом прекрасно себя чувствует. Да, пожалуй кошки действительно в сотни раз умнее людей.
(несколько минут спустя)
И всё равно я не могу понять, почему её взгляд столь печален сегодня! Мне так грустно, когда я смотрю на неё.
Я зажигаю свечи, те самые, у которых пламя переливается всеми цветами радуги, и на этот раз я точно знаю, что дверь в покои закрыта.
Я приближаюсь к Лилиан.
Я не хочу, чтоб она грустила.
Мы обе прекрасны…


Стосемьдесятвосьмая запись в её дневнике

О Господи как же он меня бесит!! Этот падонок ворвался сегодня ко мне без стука и начал отчитывать меня за то, что я вчера провела шесть казней без его ведома, представляете? Да как он смел? Хорошо, что Лилиан в это время не было со мной, иначе бы пришлось искать нового короля. Забавно бы вышло.
Погода сегодня – нежность.
Там в саду опавшие лепестки миндаля и сливы смешиваются с красными листьями и это так чудесно, так восхитительно-странно, что я перестаю уже злиться и собираюсь совершить небольшую прогулку к той самой мостовой, откуда так часто падают мечтатели и поэты.
Вы когда нибудь протыкали тропических бабочек? Знаете, их кровь такая прохладная и пахнет она ни чем иным, как подснежниками…
(часть текста отсутствует)
Пасьянс сегодня не разложился – это значит, что день выдастся не очень удачным.
Главное опять не напороться на отца, иначе я сама не выдержу и задушу его собственными руками. Мне вообще порой кажется, что была б его воля, он с удовольствием запер бы меня в этой дурацкой шестиугольной комнате и не выпускал бы оттуда до тех пор, пока я не состарюсь и не сдохну.
Что-то настроение у меня сегодня вообще никудышнее. А всё этот чёртов пасьянс – если б он лёг сегодня утром, то не пришлось бы ждать каждую секунду подвоха от столь ненадёжной и капризной дамы, носящей имя Судьба.
Лилиан, кстати, тоже сегодня не в духе, поэтому я решила не брать её с собой, слишком уж много хлопот она может принести, находясь в таком настроении.
(десять минут спустя)
И вот я иду по хрустальной дорожке, вдоль обочины которой растягиваются мощные стволы дубов и каштанов, иду, полной грудью вдыхая душистый запах то ли осени, то ли весны, иду, немного встревоженная и немного опьянённая своими собственными мечтами и страхами.
Мостовая вглядывается в меня, как мне кажется, не очень то дружелюбно, но не смотря на это, я всё равно подхожу к ограждению и заглядываю вниз. Моё отражение сегодня такое милое. Мои каштановые волосы немного вьются и кончики их словно окрашены нежно-салатовым цветом. Мои глаза, цвета зелёного чая столь мечтательны и беспечны, словно глаза Ангела, обвенчанного со змеёй и перенявшего её черты…
Но мне видимо сегодня так и не удастся насладиться одиночеством ибо в момент, когда порыв моего почти сексуального нарциссического желания достиг своего апогея – со дна озера всплыло разбухшее и судя по всему мужское тело. Его желтовато-синее лицо мне показалось крайне взволнованным. Я и сама почему-то разволновалась, приняв столь неожиданный визит. Я знаю, что угадать в нём какого-то определённого человека уже невозможно, но всё равно продолжаю рассматривать его. Уж больно, что-то в нём кажется мне знакомым, понять бы только, что именно. Может быть волосы? Ну нет, точно не они. Или губы? Тоже нет. Глаза? Я внимательно всматриваюсь в его единственный уцелевший глаз. Да, наконец я понимаю, что мне показалось знакомым в нём. Слоновая кость. Такой цвет глаз был только у одного человека.
Мне вдруг становится очень грустно.


Тристатридцатьпервая запись в её дневнике

Погода сегодня – меланхолия.
В первые за мою короткую, но весьма скучную жизнь – я вижу снег, много снега. Он такой холодный и белый, почти как кровь бабочек, о которой я когда-то уже рассказывала. Он пахнет старыми книгами и забвением. Лилиан тоже, по всей видимости, удивленна этому, ибо она с опаской шагает вперёд и судя по лицу  не особо рада ему. Лилиан весьма повезло – у неё, по крайней мере, есть шерсть, которая её греет, а у меня всего лишь тонкое парчовое платье. И всё равно я рада, ведь я никогда прежде не видела снег. Нянечка мне говорила, что по снегу нельзя гулять раздетой, что можно отморозить ноги или заболеть пневмонией, но мне всё равно. Моё здоровье слишком бессмысленно для того чтоб его ценить. Мои босые ноги скоро совсем посинеют и придворному лекарю придётся сделать мне ампутацию, за что мой отец, вероятно, лишит его жизни, обвинив во всём этого бедолагу и заодно ни в чём не повинную нянечку. Мне их так жаль, но ведь снег – он так необычен и быть может я больше никогда его не увижу. Мне кажется, я безнадёжно влюбилась в эту смертоносную, ослепительно-сверкающую белоснежность
(текст далее отсутствует)



ГЛАВА 3. Каштановое небо

Меня зовут Марта. И мне восемнадцать лет. Я обожаю весну, но в моём городе никогда не бывает её. Мой город застыл в бесконечной сырости октября и прежде чем выйти на улицу здесь всегда следует брать с собой зонт, ибо дождь и туман – являются двумя неотъемлемыми спутниками жизни всех без исключения горожан. Я вернулась сюда два года назад, по причинам о коих знают лишь мои родители и возможно моя кузена. Увы, я, скорее всего, уже никогда не вспомню, в каком городе жила раньше. В пятнадцать лет у меня случилась полная потеря памяти. То есть я помню как ходить, говорить, я прекрасно помню то что изучала по школьной программе: даты, формулы и т.п. Но я совершенно не помню ничего из своей жизни. Словно я появилась на свет два года назад, в ту самую злосчастную зиму 2004, если верить календарю (а я ему не верю). Врачи говорили, что память вернётся сама по себе, но этого так и не случилось. Мало того, я думаю, что уже и не случится. Лишь иногда через призрачную ткань сновидений прорываются незнакомые мне лица, вернее одно лицо, но я так и не успеваю его разглядеть – оно слишком быстро растворяется в темноте. И темнота эта нагоняет тоску на меня. Я просыпаюсь, испытывая невероятную обречённость и в течении дня хожу, расстроенная и неизвестно почему встревоженная, и, как правило, ни с кем не общаюсь. Кроме, разве что, моей кузены. Но теперь и её рядом нет и, вероятно, уже никогда не будет. Моя кузена пропала месяц назад, ровно в свой день рождения. Я помню  был пасмурный тёмно-коричневый день, больше похожий на вечер (кстати, на удивление без дождя). Моя кузена Л., будучи фанатично-чистоплотной девушкой, каждое своё утро начинала с душа и то воскресное утро 6-го декабря также не было исключением. Я, всё ещё лёжа в кровати, слышала, как она, стараясь никого не разбудить, зашла в ванную комнату и тихонько прикрыла дверь за собой. Я слышала, как включился душ…
Когда через три с половиной часа мой отец разбил молотком окно с напылением и дверь, запертая изнутри, наконец открылась – ванная комната оказалась совершенно пустой. Вот такая вот хрень, извините за выражение. Моя кузена Л. попросту исчезла. Исследователи паранормального, в таких случаях, обычно говорят, что человек попал в другое измерение или быть может даже в другую эпоху. Но знаете, я в это не верю. Я думаю этому наверняка есть какое-то разумное объяснение. Я любила свою кузену и была к ней очень привязана. Л. была удивительной девушкой, она была очень доброй и, словно ребёнок, упорно верила в чудеса. Несмотря на то что мы не были с ней родными сёстрами – черты наших лиц и голоса были невероятно схожими и иногда, заглядывая, по вечерам в зеркало мне мерещится будто в отражении на миг проектируется её лицо, и я, порой, успеваю заглянуть в её магические разноцветные глаза, но потом очарование иллюзией проходит и я снова вижу себя – уставшую, с тёмными кругами вокруг глаз и вечно мокрыми от дождя волосами. А потом я включаю ночник, беру книгу и начинаю читать. Я читаю до тех пор пока моё сознание не накроется простынью бесконечной темноты, такой странной и чарующей… темноты, которая будто бы мерцает, подобно чёрной свече. И всё становится таким безразличным


ГЛАВА 4. Белоснежность

И снова я оказываюсь в этой проклятой комнате. Я был здесь уже по меньшей мере тысячу раз – невозможно забыть эту сырость, эти лгущие отражения в зеркалах, эти желтые листья на простынях. Я словно очнулся от какого-то неописуемо долгого и тревожного сна. И снова мне снилась она – та, чьи черты лица невозможно разглядеть сквозь непроницаемую материю тьмы.
Меня зовут… Если честно, я затрудняюсь сказать, как меня зовут в действительности. Если верить воспоминаниям – у меня очень много имён. Кто я по гороскопу? Судя по всему, Скорпион или Змееносец. А быть может даже Козерог, хотя врядли… Козероги более приземлённый народ, их стихия –Земля. Моя же стихия – Влага, огромное серое море, всегда спокойное и ледяное. Море, волны которого облизывают пустынные песчаные пляжи, выбрасывая на берег мёртвых дельфинов и обломки кораблекрушений.
…Я помню огромный фонтан, мощные струи которого выплёвывают в небо чёрную зловонную жидкость…
Если верить календарю – сегодня первое марта – это значит, что скоро закончатся холода и, наконец, наступят тёплые весенние дни, это значит, что скоро вернутся птицы и распустятся сотни душистых цветов. Но мне всё равно тоскливо. И я не могу понять природу этой тоски.
Меня отвлекают рисунки на стенах, вернее надписи в виде рисунков – так называемые фигурные стихи: хищная кошка, шестигранник, орхидея, песочные часы…
Мне удаётся разглядеть дату под одним из стихов: 06.12.2007
Странно то что сегодня 1 марта 1994-го, опять же, если верить календарю (но я ему не верю).
(я чувствую тонкие запахи льда и гвоздики)
(Почему в этой комнате нет дверей?)
Конечно, я не хочу выходить отсюда, но всё же… Меня беспокоит, как я сюда попал и зачем. Уже в тысячный раз. И каждый раз в этой комнате появляется что-то новое (например эти рисунки на стенах)
Я подхожу к окну, но оно словно покрыто копотью – через него невозможно что-либо разглядеть. Я снова возвращаюсь к креслу. В скудном интерьере комнаты что-то изменилось и я пытаюсь понять что именно. Мой взгляд скользит по предметам: листья, школьный рюкзак в углу, вежливо наклонившейся шкаф, стол, два конверта, разбитая ваза, большая двухспальная кровать, стеклянный журнальный столик, ночник, картина… Стоп. Картины здесь не было. Я подхожу ближе. Изображение очень размыто, словно полотно попало под дождь, но если присмотреться внимательно – станет ясно, что это цветочный натюрморт, на обыкновенном белом фоне.
(я слышу хруст свежего снега и прощальные крики чаек)
Мне вдруг начинает казаться, будто изображение зашевелилось. Я от неожиданности делаю шаг назад.
Я вижу, как шевелится белый фон и мне немного не по себе от этого.  И вдруг один за другим из натюрморта начинают вылетать белоснежные мотыльки. Мириады мотыльков-альбиносов, заполняющих всё свободное пространство комнаты. И словно сквозь занавес густого тумана, сквозь эту живую и ласковую белоснежность проступают черты лица. Самого прекрасного лица в мире и я, наконец, вспоминаю её…
Её зовут Марта