Малая Медведица, 20, 21,22

Читателей: 50

Инфо

20. Когда мужчины ушли, Мара быстренько встала. Спать уже давно не хотелось, но она не знала, о чём разговаривать с Алексеем Петровичем,
не будут же они молчать весь день. Девушке было зябко под его взглядом. Серые пронзительные глаза, как у Пакса. Только во взгляде Пакса другой подтекст.
Перед прокурором, как на рентгене.  А у Мары много такого теснилось в груди, чего ни отцу Пакса, ни ему самому знать не следовало.
Вчера Мара сильно испугалась. Но затем, когда мужчина так внезапно ушёл и ей стало легко, девушка время от времени возвращалась к его образу. Наверное,
Пакс будет таким, когда вырастут его дети. С серебристыми тщательно подбритыми висками - седина его не испортит, по-прежнему стройный, спина и плечи широкие,
длинная крепкая шея, строгие складки по бокам рта, ямочка на подбородке (в какой-то Паксовой книжке Мара успела прочесть, что это родовая отметина сладострастников).
И наверное, такими же, высокими и статными, пышноволосыми будут и сыновья Пакса. Почему-то ей думалось, что у него будут рождаться именно сыновья. Трое. Или четверо.
Она представила, как эта красивая семья выбирается куда-то вместе. С гордостью смотрит мать семейства, любимая жена. Кто? Шатенка, которая липла к нему у Жанны?
Маре захотелось плакать.

Алексей Петрович вернулся утром, но не рано. Вид у него был умиротворённый. От завтрака отказался. Но сидел на кухне с бумагами, и Мара ушла с бутербродом в комнату.
Легла. Вначале действительно заснула. Но как пришёл Пакс, слышала. Он не заглянул в комнату, сразу прошёл в кухню. Мара опять провалилась в липкий сон. Разбудила её
мужская ладонь на волосах. Пакс гладил её по голове, едва касаясь - старался не потревожить. Маре ужасно хотелось, чтобы Пакс не отнимал руки подольше, и она
не подала виду, что уже не спит. И тут Пакса позвал отец.
Через час, наверное, оба ушли. Мара юркнула в туалет, она уже еле терпела. Толстый полосатый халат Пакса. Девушка погрузила в него лицо - но деликатной спелости груш
не услышала. Запах был чужой и жаркий: амбра, кожа, мускус, гвоздика и, кажется, полынь. От этого аромата защекотало в животе.
Мара решила поесть, пока она одна. Соседей тоже не слышно. А, так выходной же. Рита увела свой выводок на каток и в кафе-мороженое. Потянулась к шкафчику,
пошарила рукой, на неё посыпались пакеты, коробочки. Мара подняла красную пачку. Кофе! Настоящий, молотый! От аромата - а может, от голода, девушку повело. Открыть?
Пакс ясно сказал, бери, что захочешь. Но кофе страшный дефицит. В раскрытую пачку она бы ещё залезла. А вдруг Пакс купил мокко кому-то в подарок?
В морозильнике на Паксовой половине лежала половина курицы, уже шмалёной.
- Надо быстренько под воду, - решила Мара, - вдруг Пакс ещё вернётся сегодня. Накормить его горячим.
Мара протёрла стол, припудрила мукой (одолжила у Риты), замесило тесто, скатанную колбаску убрала в холодильник и занялась курицей.
К вечеру на плите побулькивала лапша, Мара ещё успела протереть полы. Извинилась перед шумно вернувшейся Ритой, что без спросу.
- Я утром сбегаю, - пообещала Мара.
- Да ладно, - великодушно разрешила Рита. Сняла крышку с кастрюли: в золотистом бульоне (Мара сунула туда луковую шелуху) подрагивали рыжие дольки моркови и
широкие белые жгуты домашней лапши, островками всплывали куски курицы.
- Пакс твой прикончит за вечер, - похвалила стряпню.
- Ну как там у вас, разобрались?  Где он, кстати?
- С отцом куда-то пошли.
- Ты Алексея Петровича не бойся. Взгляд у него, конечно... Как вышку тебе подписывает. Но мужик он нормальный. Справедливый. Митьку, правда, одно время гонял.
Ну, там было за что.
- А ты что красная такая? - вдруг спросила Рита. - От плиты?
- Не знаю. Я пойду прилягу, Рит? Что-то устала.
-Ну вот. А мы пивка холодненького принесли.
- Нет, спасибо, пойду.
Упав в кровать, Мара почувствовала, что действительно утомлена. Ныла поясница. Плечи будто затекли. Она долго ворочалась, пытаясь принять комфортную позу, но
всё не удавалось. Постель вдруг стала жёсткой, словно на камнях лежишь. Выбившись из сил, Мара канула в сон...

Алексей долго не отпускал её. Требовал то, чего она не умела, ворочал с боку на бок. Мара страшно успала и хотела спать, но мужчина был, как заведённый. Наконец и он устал.

Утром он одевался медленно, не стесняясь девчонки. Как будто даже намеренно не спешил. Играл мускулами. Курил у окна в трусах, обрисовывавших особенности ландшафта. Рыжеватый подшёрсток на животе и вокруг сосков на солнце казался светлее, а может, это пробивалась седина.
Ещё один попользовался ею. Без ласки, без радости, без приятных слов, пусть бы и лживых. Оттолкнуть его, рвануть на себя створки и вылететь в этот скверик, к этим гаражам, собакам и подросткам, что-то жгущим на пустыре.
Она представила, как на неё, голую, с вывихнутой от удара о корку льда шеей, переломанную, может быть, в струйках крови, набросят простыню, пока будут ждать милицию (смешно, ведь она выбросилась из милицейской общаги) и “скорую“, которая констатирует смерть. Как все девять этажей припадут к окнам - внезапное развлечение утром будничного дня. Как скажут Паксу - интересно, что ему скажут? Как объяснит ему отец, почему она голая?
Ей хотелось бы увидеть лицо Пакса в этот момент. Проскользнет ли в его чудесных лучистых глазах капля сожаления?
Ведь это он мог стоять у окна, красивый, начинающий седеть мужчина, с удовольствием делающий затяжки после долгой любви с ней, Марой. А она бы любовалась им, любовалась бы каждое утро все двадцать, или сколько там пройдет, лет.
Как жаль, что она лежит там, внизу, и руки синеют от холода. Когда же её укроют?

Пакс потрогал лоб девушки, покрытый испариной. Полез в аптечку за градусником.
Отправился к  Рите - с двумя сыновьями, носившимися после уличных игр без шарфов, в куртках нараспашку,  у неё, конечно, найдётся и аспирин, и что там ещё дают при простуде.
- Вот я ещё подумала, что-то не то с девочкой. У плиты красная вся стояла.
- У плиты? - Пакс не видел на кухне чего-нибудь готового.
- Ну да. Там ваше остывает. Мара кастрюли перепутала, взяла мою.

Рита прошла в комнату с парнем.
Так и есть. Разболелась. Эта её привычка чуть что убегать, отсиживаться на холодной лестнице.
- Возьми миску, в воду уксуса добавь, обтирай полотенцем. Лицо, плечи, грудь. Проснётся, дай аспирин. Да чаю завари, пои через не хочу.
Пакс пошёл в кухню ставить чайник. Кастрюля была ещё тёплая. Что там могла приготовить эта бездомная девочка, несколько месяцев не видевшая кухни! Надо будет попробовать,
чтобы не обижать. Он сдвинул крышку и застыл: пахло вкусно, выглядело вполне. Пакс не удержался, чтобы не налить себе тарелку сразу. Зачерпнул ложкой. Поест, пока
чайник закипает. Налил ещё половник.
- А она не безнадёжна в роли хозяйки, - развеселился Пакс, - Как там, у плиты, босая и беременная? - вспомнил он Герцлера. Единственный способ сделать женщину счастливой.
В общих чертах он был согласен с канзасским врачом, обессмертившим себя скандальной фразой.

Люди со стёсанными лицами развернули над Марой брезент. - Сворачивай туже, - скомандовал один, - чтобы волнами не сорвало. - Мы что, кинем её в море? - Ну, а куда ещё?
Мара удивилась: вода же студёная. Ах, да не всё ли ей равно? На морском дне лучше, чем в земле. В земле ты ничего не увидишь. А в море плавают разноцветные рыбы.
Вот одна плывёт прямо к ней. Какая она большая. Просто гигантская. Маре стало страшно. Морское чудище вытянуло губы, выпустило кавалькаду пузырей и стало надвигаться пастью прямо на лицо девушки. - Мааара, Маара, - звала рыба. Девушка попыталась отгнать чудовище, но в руках не осталось никакой силы.
- Нет! - закричала Мара.- Не трогайте меня, пожалуйста. Я сама.
- Мара, это я, не бойся, - Пакс приподнял девушку в постели, придерживал за спину одной рукой. Другой вытирал её смоченным в уксусе полотенцем, как советовала соседка.
- Ну что ты, милая. Потерпи, - Пакс притянул девушку к себе, она горела. И, кажется, не очень понимала, где она и кто с ней разговаривает.
Что такое страшное ей приснилось? С кем она боролась в своём кошмаре?
Он снял промокшую наволочку, вынул из шкафа сухую. Простыню тоже надо бы перестелить. Сходил за Ритой.
- Сбегаю вниз позвонить, - сказал соседке, когда они управились. - Посиди с ней пять минут, - пожалуйста.

- Мила? Я не приеду сегодня. У меня Мара разболелась. Что? Ты серьёзно? Прекрати... Ну что ты несёшь? Мы уже обсуждали эту тему.
Не думал, что вынужден буду повторять... Мила, стой. Я не потерплю  ревности, тем более на пустом месте... - Пакс отстранил трубку от уха, зажал её ладонью,
выждал минуту. - Хватит истерить. Ты переходишь границы. И это ещё без кольца на пальце.
Даже думать не хочу, что ты себе позволишь, когда получишь это кольцо... Хорошо, ты его получишь не от меня.


21. Пакс поднимался по лестнице в крайней степени раздражения. Не так он рассчитывал закончить день. 
Мила второй раз допустила промах. Выпустила свои наманикюренные коготки. Третьего раза он не позволит. Женщина не усвоила урок.  Уже ясно, что это будет повторяться. Пусть. Без него.
Правила были простые, и всего два: не перечить, если Пакс что-то решил. Не спрашивать, где (подразумевалось, конечно же, с кем) он был.  
Даже лёгкий флирт Пакс простил бы. Ему нравилось, когда мужчины заводились от его спутниц. Приятно было встать и увести женщину,  которую глупцы уже грезили своей. Но непослушание каралось разрывом.

- Я поставила морс, следи, чтобы не убежал, уже с ног валюсь, - встретила его Рита. - Думаю, к утру девочке станет легче. Не забывай обтирать и поить.
Спокойной ночи. Ой, - зажала она рот ладошкой. Покоя не предвиделось.

Пакс выкурил в кухонную форточку пару сигарет, выключил газ.
Мара разметалась на постели.  Левая рука свесилась с кровати. Какие тоненькие у неё пальцы. Коротко остриженные ногти, без следов лака. Она ничего не делает, чтобы понравиться.
Маленькая замарашка, золушка, падчерица этого большого города, в котором ей не находится места. Какой контраст с Милой, всегда просыпавшейся раньше Пакса, чтобы поколдовать над лицом у зеркала в ванной и явиться парню во всём  сиянии женщины, которая уверена, что её любят. Он любил эти утра у Милы, её ленивую повадку, когда она плавно двигалась между столом и плитой, на которой в джезве поднималась ароматная пенка. Мила... они были вместе со второго курса, потом она облажалась и ей пришлось долго издалека смотреть, как Пакс щекочет чьё-нибудь ушко, рассказывая смешную историю, коих у него был неистощимый запас. Зато каким бурным было примирение! Воспоминание тут же сделало его брюки теснее. Но теперь всё.
Пакс не терпел ни малейшего давления, хозяином ситуации всегда оставался он.

Мужчина снова смочил и слегка отжал полотенце. Приложил к груди девушки. Почему они смеялись над ковшом Малой Медведицы в его ориентировке? Вот же, пять 
маленьких точек, крошек шоколада, выстроившихся в созвездие чуть ниже и слева от соска.
Внезапно Пакс припал губами к родинкам, поцеловал каждую из них. Мучительная нежность, разрывающая ему лёгкие - так он себя ощущал - требовала выхода. Но нельзя было тронуть это пылающее тело. Не сейчас.
Пакс вытащил из тумбочки журнал и уединился в душевой.

- Ты что, ещё не вставал? - удивился Алексей Петрович, когда ему не сразу открыл заспанный Пакс. 
- Да я под утро только лег, - Пакс перехватил усмешку отца - мол, конечно, кто бы сомневался - и поспешил пояснить: - Мара разболелась. Ты проходи на кухню, я мигом.
- Пообедаешь? - предложил Пакс отцу.
- Мы же на обед идём. Нас ждут к двум, если не помнишь.
- Извинись за меня перед мамВерой.  Я не смогу.
- Но у нас же дело!
- Я всё подробно уже рассказал. Ну пап, - совсем по-детски попросил вдруг Пакс. - Правда не могу. Мара даже чаю себе не нальёт. Мне бы до завтра на ноги её поставить. Не будет же никого в квартире целый день.
Алексей Петрович внимательно посмотрел в лицо сына. Похоже, Вере всё же предстоит познакомиться с девушкой.

22. - Саш, поздравляю, - Лана от радости повисла бы на муже, будь он хоть чуть повыше. На деле склонилась и обвила его шею руками.
- Лана, больно, волосы защемила, - вывернулся Сашка. Откинул каштановые локоны от лица.
- Наверное, и гонорар дадут? - с робкой надеждой спросила вымотанная безденежьем девушка.
- Дали. 28 рублей. Прямо сегодня и пропьём, я уже всех позвал.
На столе, обёрнутая коричневой бумагой и схваченная бечёвкой, стояла стопка авторских экземплярах. Сашка не стал искать ножницы, сорвал бумагу,
кумачом поплыла в глаза обложка “Знамени Урала“ - единственного выходившего в области толстого журнала. Сашка вожделенно втянул ноздрями
остро-сладкий запах не выветрившейся типографской краски.
- Ты что, Лан, чего посмурнела?
- Саша, ну мне прокладок не на что купить, бинтики стираю, какие гости, какая пирушка?
- Прорвёмся, мать. Главное, мы пробили эту стену. Теперь будут публиковать. Уже в план поставили. Сегодня напьюсь, завтра похмелюсь, в среду засяду писать.
Заточи мне карандаши,
Родная.
Выдирать слова из души
И читать, рыдая.
А в общем, не надо,
Я всё напишу кровью,
Любовница муза рада
Богатырскому моему
нездоровью.
Перебрала чёрный креп
В примерочной нового года,
И всё ей, суке, к лицу.
Танцует квикстеп
На краю последнего эпизода.
И ты не реви, с лица сотри, танцуй.

Иди ко мне, у нас целый час, - скинул с себя всё и стоял перед женой беззащитный и трогательный, безоружный.
Ну, безоружный, пожалуй, перебор...


Дмитрий Васильевич вызвал Пакса, вернувшись из управления.
- Вот что, Митя. А возьми-ка ты отпуск. Сегодняшним числом. Недельки на две. Уляжется - раньше отзовём.
- А как же? Я думал, в июне. Поступать же...
- Там решим. А ты вот прямо сейчас и начинай готовиться. Садись за учебники. Бабы твои подождут.
- Я как раз поговорить хотел. Давайте Мару пропишем в общаге. Ну не срастается у неё с работой без этого штампа.
- Ты как себе это представляешь? Она не сотрудник. Не член семьи. На каком основании?
- А членов семьи без проблем, - Пакс что-то прикидывал в уме.- Ладно, понял. Ехлову не пропишут. А Арбенину?
Начальник РОВД не дал ему закончить:
- Ты не в себе, что ли? Твои родители не примут этот брак, Митя. Ты едва знаешь эту женщину. А того, что знаешь, хватает, чтобы бежать от неё. Не суй голову в петлю. Ну какая это получится семья?
- Это ведь только для прописки. Разведёмся. Как только Мара встанет на ноги, устроится куда-нибудь. К весне, думаю. Я разве когда-нибудь вас о чём-то просил? И дальше не попрошу, только в этом вопросе помогите.
- Ну хорошо, а как вас зарегистрируют, если она нигде не прописана?
- Разве нельзя одним днём? Паспортистка ставит штамп, я везу паспорт в ЗАГС, и сразу назад, со свидетельством о браке? В свидетельстве и в штампе о прописке одна дата. А потом Мара поменяет паспорт в связи со сменой фамилии...И всё будет чисто.
- Митя, ты аферист, тебя турнут из органов, если это вскроется. У тебя ещё служебное не закрыто.
- Ну так что? Поможете?
- С паспортным столом я решу, а в ЗАГС один человечек звонок сделает. Да не болтай об этом нигде. А уж чтобы быстро вас “расписали“, это я не знаю как тебе придётся заведующую ублажать.
- Побегу тогда?
- Идите, офицер.

На пороге Пакс долго мялся. Не хотелось бы Гошку привлекать, памятуя, с кем он провёл половину лета. Но заведующая районным ЗАГСом, шепнули ему, сестра  матери его невесты, дожидавшейся своего дипломника в Кустанае. В конце концов, и он с Марой поступил не очень красиво. Обнадёжил зря. Пусть теперь заглаживает.
Выслушав приятеля, Гошка попытался переварить новость.
- Пакс, а ты не погорячился? Ну, переспал. Сколько их было у тебя? Под венец-то зачем?
О том, что брак фиктивный, крёстный просил не распространяться. Да Пакс и сам понимал, что такие вещи не афишируют. Оставалась единственная причина, которая убедила бы Гошку зарядить будущую родственницу на содействие. Можно, конечно, сказать, что по залёту. Но он предвидел вопрос, который задаст ему Гошка: - А ты уверен, что от тебя? А действительно, объяви ему сейчас Мара о беременности, он сам поверил бы, что это он причастен? Отвечать себе на этот вопрос было неприятно. Вот и Гошка не поверит.
И тогда он выдавил:
- Люблю.
Не рассказывай мне ничего про неё. Всё знаю. Плевать, что скажут, как посмотрят. Полюбил, вот такая нелогичная история. Не отговаривай. Просто помоги.
- Я попробую, - сказал ошалевший Гошка.