ЛЕТО 1947 (ещё фрагмент)

Читателей: 7

Инфо

Я зря беспокоился, с приездом отца в моей жизни мало что изменилось, а если и изменилось, то к лучшему. Разве только… раньше мама иногда брала меня к себе на ночь, а теперь всё, ночью подкормиться больше не удавалось. Зато к нам стали чаще приходить гости, а ведь гость без гостинца не приходит, да ещё в дом, где трое детей.
В это лето я узнал, что конфеты – это совсем не то, что мама из сахара варила, это ещё и хрустящая фольга, и красивые фантики, которые можно собирать. Для фантиков нужна коробочка, и уж конечно не менее красивая, чем сами фантики. Красивую коробку абы как, и абы где, не бросишь, коробку надо в чём-то хранить. Для этого разные вещи подходят. Это может быть большая коробка, желательно с крышкой, старый саквояж или чемодан. У меня был военный ящик с крышкой и с двумя защёлками. Он служил мне до 13-и лет, пока на новую квартиру не переехали. И это всё должно где-то храниться, желательно не на виду и в секретном месте.
У меня такое место было, даже два. У окна, вплотную к подоконнику, стоял стол, старинный и здоровенный. Устроен он был так, что изнутри, по всем четырём сторонам, были как будто полочки почти в книгу шириной. Туда много чего положить было можно, главное не забыть вытащить спрятанное, если гости ночевать оставались. Тогда стол переворачивали к окну и клали матрас между ножек, а секретное место переставало быть секретным. Правда, жили мы тесно, и гости ночевали у нас очень редко.
А ещё под подоконником была ниша в стене, с дверцей. Пользоваться ею, под столом-то, было неудобно, и она досталась мне в безраздельное владение. Ящик там помещался свободно, и ещё место оставалось, там сосед Колька прятал от матери автоматный диск почти полный гильзами. Про Кольку я расскажу дальше.
С приездом отца мы и сами стали ходить в гости, из армии много народу вернулось, и все не виделись давно. Нашу родню, война тоже не обошла стороной, но по сравнению с другими семьями слёз было не так много, нас удача не оставила. Круглых сирот в родне вообще не было, а где отцы погибли, дети были уже большие. Только тётя Шура осталась с двумя пацанами, где младший Сергей был на три года старше меня. Он родился летом сорок первого, а дядю Митю к этому времени уже мобилизовали и сына он так и не увидел. Мы с Сергеем были близки всю жизнь.
Сколь тесны были отношения, сколь часты и душевны были встречи в нашей Большой семье до войны, я наблюдать не мог, а вот послевоенные встречи наблюдал лично и почти всегда. На имевших место семейных торжествах, после определённой мною точки отсчёта, я присутствовал с родителями. В определённом смысле это промысел божий – быть чему-то свидетелем, хранителем памяти.
Как какой-то праздник или семейное что-то, куда меня было девать? Таня уже девушка взрослая почти, ей эти посиделки не интересны, у неё техникум и другие дела. Катя ещё девчонка конечно, но и ей интереснее с подругами, чем меня охранять, вот мама меня с собой и таскала. Родня ко мне привыкла, беспокойства я не доставлял и меня как бы перестали замечать. Разговаривающих я не специально слушал, просто в силу обстоятельств многое слышал, не желая того. Так и получалось, что оказался самым информированным в нашем большом и дружном семействе.
А семейство действительно большим было. После войны у бабушки, вместе с мамой, семь человек детей осталось из девяти, это мои родные дядья и тётки. У каждого свои семьи и дети, мои двоюродные сёстры и братья. Три двоюродных брата даже повоевать успели, а один погиб, Шурик, мой крёстный. Есть семейные двоюродные, их детям уже я дядя, в три-то года – смех.
А ещё, правда не часто, двоюродные дядья-тётки появлялись, бывало и с детьми-внуками, разве всех упомнишь. Таким образом, когда повод достойный, а поводы ведь разные бывают, могло собраться значительное собрание. Единственной и больной проблемой было – где собраться, пресловутый “квартирный вопрос“.
Уважаемым главой рода была тётя Катя, старейшая из детей бабушки Матрёны. Их семеро осталось после войны. По счастью проблема жилой площади тётю Катю не беспокоила, поэтому семейные собрания проходили у неё дома. Её муж, первый из двух, был купец и имел скобяную торговлю. У них был одноэтажный жилой дом, подворье со службами, доходный двухэтажный дом, лавка со складом и сад не малого размера. Накрывший и всё разметавший ветер перемен от всего добра оставил им только половину жилого дома и небольшой палисадник. Судьба оказалась к тётушке благосклонна, “уплотнили“ её семьёй брата Мити, а потом к ним и ещё один брат присоединился, Иван. Таким образом, глава рода Екатерина Александровна организовала целое фамильное гнездо, к которому естественно тяготела вся большая семья. В семье эти полдома с палисадником, этот осколок былой жизни, по старой памяти и всю оставшуюся жизнь, называли по фамилии хозяев, бывшего купца и моей тётушки. Собственно, в “мирное“ время, вся усадьба так и называлась. Я же в дальнейшем буду использовать, естественно не без иронии, менее конкретное “усадьба“ и “поместье“.
Добрейшая тётя Катя и – купчиха, чудно̀. Её первого мужа я не видел, он умер задолго до войны, умер без эксцессов, своей смертью. Тогда же, очень давно, умерла и их единственная дочь. Оставшись одна, тётушка посвятила себя заботам о матери и многочисленной родне. Второй раз замуж она всё же вышла, перед войной, но о детях речь уже не шла. Тётушка была не молода, а Николай Иванович ещё старше, его даже на фронт не взяли, и он так и продолжал всю войну работать бухгалтером техникума. Кого там учили во время войны, не знаю, а вот в сорок шестом туда поступила моя сестра Татьяна. Она на тринадцать лет старше меня и в каких-то жизненных ситуациях даже маму мне заменяла.
Такие вот, почти деревенские связи, пронизывали район московской окраины, где проходило моё раннее детство. С рождения я жил в доме, который построил свёкор моей тётки. Часть жильцов дома работали на заводе, с которого муж и сын тётки, будучи ломовыми извозчиками, возили продукцию. Продукцию вырабатывали выпускники заводского техникума, в котором бухгалтером работал муж другой моей тётки, и в который поступила учиться моя сестра. Так вот судьба вышивает свой рисунок на полотне человеческой жизни.