Истории Дня Независимости в предлогах

Эссе / Читателей: 14

Инфо

Предлог первый

  А солнце настолько редко заглядывает  в мои окна, что любое утро для меня - это просто подарок...ай!! в наши  окна : тут требуется поправить , ибо мы с нашей  наилюбимой  подросшей монгольской самой запородистой  овчарой  Мара ( она  же - Маруся и Маняха )  и дочерью  проживаем все вместе в небольшом стоквартирном доме , построенном на призаболоченном холме возле  небольшой
дохлой и протухшей  речки. Речку убрали  в  трубы. а вот комариные стаи как рождались  с весны  до осени , так и рождаются и  неизменно  пьют кровушку всех обитателей  спокойных  квартир  мирного и незаметного  дома на улице Ташкентской.
  Пока протираю глаза,это волчья морда, далеко не мелкая по собачьим  размерам , зевает  и  нервно покусывает свои лапы , почесывает уши , потряхивает  красивенной башкой и хитро на меня , косится . Утро  разгорается и  не просто  зовет нас  к себе...
  Горе тому , кто не слышал зов  утреннего солнца , раннего ветра,  гульканья  голодных голубей  возле уже вывезенных помоечных контейнеров  и  хриплых криков  городских ворон... Не знать тому  и свободной жизни...  Ибо...иначе... Нет... Лучше так  :
  ...а каждое утро - раннее, простое ,  зачарованное  , несущее почти полутемный  дневной свет с неразбуженными  полусонными листьями  липы, солнечное , заснеженное , дождливое ,  туманное , пасмурное , слезливое  ...оно , это  , разбуженное утро  - оно  бесконечно и безбрежно  наше. И , тем более , приветливое  и  дорогое, если  смотреть на окна с улицы. Окна же  наши  и соседские  еще спят  в такое время  , скорее - дремлют. И в непроснувшихся оконных стеклах  зарождается новый день .
    А утро нонешного дня – было и останется незабываемым . И некая теплота и легкость  пронизывала  его . Видимо, ночной дождь гневно и неприветливо  заразметал  всю суету  серой  дороги, грязного асфальта  обыденности. Но  мы с моей Маняхой  выскочили  ранним  - ранним днем,  совсем ещё не познавшим свое новое  рождение ,  в спокойную тишину  нашей улицы.
      Необычно  мне привиделись  голоса, как бы  идущие  со стороны  зеленого  полисадника, что  за домом.  «Неужели  черта поймал», - подумал я. Но  черт  не оправдал свои  симпатии: не явился. Завернули с Маняшей за дом, а возле сломленных деревьев, на  разломанных  и ржавых колченогих  стальных  основаниях, оставшихся  от  совершенно древних лавок, возле  заброшенной  детской  песочницы, стояли и  праздновали  грядущий  день  два  лихих  фраерка. А и день был  действительно  праздничным, но я  как-то и забыл об этом. День  назывался:  Независимость  нашего государства.  Да, шут  с ней, независимостью, муть партийная. Важнее другое. Итак …
  Вот те и на! В пять-то утра! Конечно, ранний разговор – дело серьезное. Сперва, не я, а они  вызвались  побазарить  и, совершенно  прерывая  тишину утреннего утра , заговорили:
  - Зём… -  я так понял, что это ко  мне,-  подваливай  к нам. Водочка, пивко…
  Мара резко и дерзко  осадила меня, гневно обгавкав  незнакомых и  непрошенных  друзей.  И я согласился с  мнением  моей волчицы.
      -Не…- ответил я, - в другой раз  побуду с вами.
        - А другого  раза не будет, - прозвучало в ответ, -  утро заснёт.
  И утро уже начинало засыпать. Утро томилось яркой  нежностью  восходящего солнца, безбрежной тишиной  вымытых ночным дождем улиц…  А  неприветливость  западного ветра, старающегося  донеси  до таких ранних гостей, как  мы  с  монголкой,  остерегала  незыблемость  его  утренних  владений. И  в такое  не поверить? Мы спрятались  от западного  демона  за  периметр дома, чуть дальше,  чем  тянули свой  огненный напиток  полуночные скитальцы.
    И пошли дальше.  А там!!  Огромаднейший  черный котище, с виду довольно преклонного  возраста,  не  просто замер на нашей утренней  тропе. Он, как мне показалось,  свалился  с крыши соседнего гаража, где, верно, ловил усталыми глазами  восходящие солнечные  лучи. Свалился -  и удивился  даже и сам. 
  Сел. Замер. Вгляделся в нас.  Мара, привыкшая с самой своей юности  к кошкам и котам  (росла  с пеленок с котом, старшим  на порядок её, но  тогда ещё была  мелкая  и  пугливая)  и  принимающая  их (всех!) как  своих братьев и сестер, но не как  врагов, завиляла  хвостом и радостно  загавкала. Как же: наконец-то можно поговорить с  достойным  для  себя  зверем. Зверь, по ходу, так не считал, но  молчал и  не высказывал  явной ненависти.
  - Мар. Давай скажем  этому черному  тайную фразу, - предложил я, - ты же помнишь  эти слова?   
    Мара мне кивнула и  улыбнулась, мокрым носом  ткнулась в мою ладонь  и приподняла  чуть  правую лапищу  (знак  Власти), после встала на задние лапы, а передними уперлась в меня,  и внимательно  посмотрела  мне в глаза.  Десять секунд  ожидания:  и, в ответ на мой взгляд,  понимающий возглас    монгольских  умных овчар был озвучен неброским, глухим, но совершенно выразительным рыком: « Огур!» 
    Да,что там «огур»! Удивительное  понимание и  жадность общения пронеслись  рядом со мной. Мы с Марой  приостановились  и замерли. И  кот  (ай! черный!) заговорил: 
- Вот дайте мне два гривенника, чтобы проехать в красном трамвае  по Бульварному кольцу … - слова  мурлыкали  и мурлыкали,  а котище продолжал, - я  всё же не поверю, что такое  быть-то  и  произошло.  Но прокачусь…
  Растаяли  окрестные  девятиэтажки  и гаражи, а  наша заветная  собачья тропа превратилась в  асфальтный зигзаг, летящий вдоль  рельсовых путей, по которым  гремящий стальной змий, управляемый  обворожительной  комсомолкой и  членом  профкома  депо,  неожиданно  загремел  и  заскрежетал возле  нас в день  двенадцатого июня  две тысячи  семнадцатого года.
  « Чёрт, - подумал я, - здесь же раньше ручей был. Какой трамвай?» Но мысль была не особенно точной – трамвай  прогремел  шагах так в пятнадцати от нас, свернул на соседнюю улицу и кошара черный, дико и ласково  улыбнувшись нам, с необычной ловкостью  вписался  в незакрытую заднюю дверь трамвайного вагона, растолкал  полутрезвых пролетариев  и протянул кондукторше  свой  гривинник. И мы  с Марой только  услышали  резкий хохот его и гнусный голос  кондукторши: « С котами нельзя!» 
- А котов  вы где видели? - промурлыкал  гневно  наш  новый приятель .
  Да-с… и котов –то мы не видели, и трамваи пронеслись, лениво зачерпнув утро  необыкновенное и молчаливое.

  Свернув за гаражи, мы двинулись  вдоль улицы к всегда темному и дремучему  небольшому  то ли парку, то ли  к  полисаднику  то ли к остаткам бывшего сада, где  когда-то  стоял, скорее правее  от  густых деревьев,  небольшой  бревенчатый дом. Кирпичные  огрызки  фундамента  зеленели  плесенью  среди  захламленной  земли.
Живые некогда места  превратились  в свалку и  лежбище  для местных летних  бомжеватых  личностей. А еще  небольшие карманы, проникающие  в темноту  вишневых и яблочных деревьев,  были  самым что ни  на есть удачными  схронами  для  машин частных охранных агенств с вызывающими  надписями на  капотах и багажниках: «ГБР».  А когда  эти  полуметровые  буквы мелькали  передо мной, то  слышался  мне грубый  нерусский говор, стиснутый  желанием победить и  невозможной  жаждой жизни,  слышалось  гневом  отраженное  «schissen»  в глазах  неумелых  и голодных ополченцев ;  и всё это  прилипало к моему  сознанию  одним  словом - « криг -блиц».  А охранники  давили так , что  можно было  открыть дверь  машины и спрашивать : « Пивка не будет?»  А  в ответ  из машины  воздух  отрыгнулся бы  жирным  пивошным  перегаром…  Пустые полторашки из-под хмельного напитка  лежали под колесами, а одна, самая дорогая и не допитая,  грелась  на чемоданном пузе  бойца, прижатая  темным рулем.  И поэтому  в холодные ночи  мотор машины не умолкал, а посему  вонь  бензиновой отработки заполняла  всю окрестность.  Но тяжеловесные  лица, бойцовской наружности, нежно придерживая  потухшую  сигаретку  между пальцев  и не взирая на  время службы,  спали  так  крепко, что даже не только первые лучи солнца не могли их разбудить, но и  не лай пробегавшей своры  собак, ни грохот утренних помоечных  камазов, которые  гремели, как  иерехонские  трубы, ни  сирена  медицинской неотложки, которая пронеслась  с  невозможной скоростью по  ближайшей улице.  Спали бывшие вэдэвэшники, прижимая  гладгостовльные  «калаши» к своим животам…Мотор, почти уже сдохшего  от возраста    «Рено»,  задыхался, но пыхтел. 
  И мы прошли мимо.
      Мимо бывшей школы  для умалишенных, которая нонче  приобрела статусную  значимость  элитного учебного заведения. Легко ли  отделиться  от  неуспокоенного  пространства  и  зарыться в  желтых стенах дома терпимости  и уюта  за забором из свежего, пахнущего лесом,  елового теса?  А…тут-то  мы  и остановились. А забор-то  вокруг школы,  действительно,  вдруг стал новым. Так ли? Мара, распустив  хвост,  осторожно  присела и, поджав лапу, протянула морду  к свежим, не совсем выравненным, хвойным  доскам.  Едкий  и душистый  запах  смолы, идущий  от забора, поразил и меня. Перемены… А что ж скрывают  хвойные заборы?  Нос у Мары  заворочался, что говорило о  неприятии  всего внешнего , почти что чуждого.  И неожиданно  мы вместе отпрыгнули  от  забора  и от школьной границы…