Утро. И сразу вечер

Проза / 

 

Читателей: 32

Инфо

УТРО. И СРАЗУ ВЕЧЕР
Утро явно не спешило. По моим расчётам было уже около десяти, а за окошком – сумеречно. Не скажу, чтобы это меня так уж сильно волновало: воскресенье. Да и лёг я вчера поздновато: нашёл в сети кем-то выложенные фотки, а на них!.. Клетчатые яркие понёвы, неброские, в основном, в горошек кофточки да белые платки. Вязьменка. Моя Вязьменка. И когда же всё это было-то? Последний раз я переступил её околицу, когда была ещё та страна, что теперь уж нету. Просидел я перед монитором долго. Так что заснул даже и не вчера, а сегодня, а потому снова закрыл глаза. Последней мыслью, которая трепыхалась на грани яви и забытья, была: “Вот бы снова туда…”
Бесконечные колеи выматывали глаза, а стоявшая неподвижно тишина – уши. Снежная пыль набивалась в рот, и успокаивало только одно: она тут же и таяла. Колеи, по которым я сейчас шёл, точнее будет сказать – полз, так как идти нужно было в валенках, а для меня, горожанина, – это была та ещё пытка, летом, и я это хорошо помнил, пересекали пшеничное поле. И тогда, летом, идти по ним было приятно: колосья танцевали под ветром: ближние пригнетались к самой земле, а те, что подальше, уже поднимались. И этот волновой танец радовал глаза, не давал им уставать.
Зачем меня, бюргера до мозга костей, занесло зимой в эту глушь? Ответа я не знал и сам. Конечно, здесь, вон за той горкой, было село, где жили мои тётки, два двоюродных брата и такая же сестра. Может, я к ним приехал? Может, я соскучился по их странному русскому языку: гожа, сае, дождесьси?.. Может, захотел увидеть, как выглядят зимой те места, что видел только летом? Может?.. Да мало ли, что может! Это не было главным. Куда важнее было то, что я здесь!
А колеи уже довели меня до той самой горки. И здесь тишина оказалась чуток подвинутой.
Как на вязьменсктй бугор трудно забираться,
А чем уж вязьменских любить – лучше побираться! –
звонко отчеканил девичий голосок. Отчеканил оттуда, из-за горки. “Вот хорошо-то, - подумалось ему в ответ. – Значит, дойду скоро”.
Горка эта, и летом не больно-то податливая, теперь, зимой, сговорчивостью вообще отличаться перестала. На тот её склон, по которому шёл я, словно по заказу, поднамело снега. А колеи, доведшие меня до горки, почему-то стали теряться в нём, словно тропинки в неторном лесу.
А как вязьменски ребята, говорят, богатые.
Одни трУсы на двоих, и то разорватые! –
словно дразня меня, из-за горки долетел тот же голосок. Теперь я узнал его. Так могла заливаться только моя сестрица Маня. Идя на её голос, я уже видел тёплую избу, нагретую русскую печку, из которой та же Маня будет сама выхватывать чугуны, а потом накрывать стол. Она ведь уже большая (так, видимо, думала девчонка, отстраняя от печки и бабушку, и маму).
Вот и последние шаги к вершине горки: р-р-раз! дв-в-ва! три-и-и-и! Я – на вершине! Подо мной, там внизу, Вязьменка! Тянется, тянется, тянется в обе стороны. Говорят, вёрст на шесть тянется. И теперь мне – вниз. А это уже легче. Да, коли надо, я и кубарем могу! И пусть весь в снегу буду – в избе-то тепло!
И осталось-то всего шаг вперёд, с горки, сделать, да вдруг вспомнил я, что нынче тридцать первое февраля…
В сумерках передо мной был вовсе не белый вязьменский снег, а потолок в моей городской квартире…
До свидания, Вязьменка. До следующего тридцать первого февраля.