Слобода

Суггест / Эссе / 

 

Читателей: 23

Инфо

СЛОБОДА
                                  (Сказ)

Некоторые исследователи называют сей край Арианой, а её жителей - ориями (т.е. землепашцами) или ариями. “Славянские народы произошли от славяно-ариев. Славяно-арии это люди с белым цветом кожи“.
“Эти люди были очень добры и непосредственны. Они ничего не требовали со свирепых северных разбойников за проход через свои территории. Более того, те широко пользовались гостеприимством местного населения, его помощью при погрузках, разгрузках и волоке, в строительстве торговых дворов, которые в будущем получили название Новгород и Киев.
Вот такой это был простой и бесхитростно добрый народ...это была реакция народа, стоявшего духовно выше всей окружающей его тогдашней цивилизации, имевшего другие ценности и другие эталоны“.
Вряд ли эти люди осознавали, что по сути жили уже тогда в самом настоящем первобытно-общинном коммунизме.  Но это и был едва ли ни единственный в истории случай, когда простые труженики превратили в жизнь мировую сказку...
...был этот народ весьма многочислен, мужчины были богатырями, а женщины высокими и ладными красавицами. ...добр и гостеприимен. Но самое удивительное — имел совершенно непонятный современникам общественно-политический строй.
«Ни королей, ни ханов, ни эмиров, ни князей, ни вождей не имел этот народ. Все были равны и управляли сообща» - эффективная форма народовластия. Не амбициозная, не агрессивная, а направленная исключительно на процветание. ...существовали они по меньшей мере тысячи лет до описываемых событий. Но не отмечено в тех местах ни одного (!) катаклизма. .., в этом регионе все было тихо и спокойно.
Норманны ...приняли к сведению доброту, простоту и неагрессивность народа, который в будущем назовут “русским.“ И быстро сообразили, что если с них ничего не берут за проход вооруженных конвоев, если не просят ничего за помощь в погрузочно-разгрузочных и строительных работах, за стол и ночлег, то почему бы с этих дураков не потребовать дань за честь соучастия в международном торговом рэкете.
И обложили своих добрых хозяев данью...
Боевого оружия у этого народа не было. Видимо, много поколений никто ни с кем не воевал. И еще много веков потом самым популярным и ходовым оружием останется топор — мирный инструмент столяра и плотника.
Мирно жил народ, счастливо и богато. ...Вели меновую торговлю, ездили, часто целыми деревнями, друг к другу в гости, устраивали массовые охоты на зверя, очень напоминающие нынешние спортивно-концертные фестивали. А потому главной ценностью виделся сам народ: трудолюбивый, мирный и добрый. Извращенная мораль захватчиков сразу подсказала норманнам: это качества идеального раба....
Поначалу местные жители даже не поняли, что их обложили данью. По доброте и простоте своей несли пришельцам на ладьи все, что они просили (а они уже не «просили», а требовали... Норманны увеличили дань. И опять несли — с радостью, добротой и шутками.
...
Прибыли не было никакой, а убытки были колоссальными, какие всегда бывают после провала «прямого действия» при рэкете. О моральных убытках и говорить нечего. Банда косо поглядывала на своего обанкротившегося предводителя. Ни Рюрика, ни Олега, ни Игоря никто, естественно, князьями не считал, включая и их самих. В князья их произвели летописи, писанные через 300 лет, а то и позднее. Были варяги простыми предводителями разбойничьих банд, действующих на чужой территории...
Частично покрыть убытки можно было только за счет дополнительной дани, взяв ее еще раз у местных простаков, которых историки будущего назовут древлянами (Древляне — восточнославянское племя, обитавшее в Полесье на границе современных Украины и Белоруссии, главным образом в нынешней Житомирской области и на западе Киевской области. Окончательно вошли в состав Киевской Руси при Ольге в 946 году)...
Простаки-древляне сначала не поняли, чего от них хотят. Им объяснили, что они должны сдать запасы всех своих погребов и амбаров до последней пылинки, все меха и шкуры, да вдобавок отдать каждую вторую женщину как для услады своих благоприобретенных господ, так и для продажи на невольничьих рынках (товар, порой не уступающий по цене шелку). Когда же поняли, то, естественно, наотрез отказались подобные наглые требования своих гостей выполнять. Это древляне так думали, что имеют дело с гостями. «Гости» уже давно считали древлян своей собственностью — трудолюбивой, простоватой и мирной. ...
Возмущенные отказом быть добровольно ограбленными до нитки, норманны схватились за мечи... Но  явно переоценили силу своего «обаяния» и своих доводов, а равным образом и силу своих мечей, поскольку были практически все перебиты, а захваченный в плен Игорь разорван деревьями. Эта высшая мера наказания ранее применялась исключительно к хищным и жадным волкам, которые убивали в стаде в сто раз больше скота, чем могли съесть.
Захваченное врасплох этой чудовищной и беспрецедентной агрессией местное население стало оказывать яростное сопротивление: “Мой дом - моя крепость!“
Сопротивление, которое, хотя и усиливалось с каждым днем, к сожалению, было плохо организовано. Местные жители не имели той, милитаристской по сути, цивилизации, которая в силу многих причин создавалась на западе и юге Европы. ...
Сжечь непокорную деревню и перебить до последнего человека ее жителей, а пленных заколоть в качестве жертвы своим воинственным богам — было для них обычным делом. А для противника — нет. Древляне долго еще пытались решить проблему путем переговоров, их обманывали, завлекали в ловушки, предательски истребляя тех немногих, кто пытался наладить организованное сопротивление захватчикам.
По меньшей мере 60 лет после гибели от собственной жадности «князя» Игоря непрерывно продолжались военные действия. Народ не победил в этой борьбе. Он был в душе очень добрым и совершенно не воинственным. Пути отхода на юг были отрезаны, но даже если бы и удалось прорваться, перспектива встречи с хазарами или печенегами не сулила также ничего хорошего.
Открыт был только путь на север, через буреломы и непроходимые лесные чащи. Массами снимались люди с сожженных городищ и уходили все дальше и дальше в леса, ближе к студеным морям и вечной мерзлоте. Их нагонят и там, но много позже“.
Именно там образовались уникальные города - Новгород Великий (Н.В.) и Псков. Формирование облика средневекового Н.В. связывается, прежде всего, с княжением сына Ярослава Мудрого – Владимира Ярославича, который в 1044 г. построил городские укрепления и заложил каменный Софийский собор.
«В Новгороде и Пскове сложился республиканский строй, имевший черты сходства с западноевропейскими городскими коммунами».
“К XV веку Новгород стал наиболее экономически и культурно развитой частью русских земель. Значение города было в то время столь велико, что многие иностранные географические руководства утверждали, что именно он, а не Москва является «главным городом» Руси. При этом Новгород никогда не владел собственным сильным войском... В 1471 году властный и решительный московский великий князь Иван III, дед Ивана Грозного, разгромил новгородское ополчение в битве на реке Шелонь. Новгородцы вынуждены были присягнуть на верность великому князю“.
...
“Норманны также ушли на север, признали над собой верховенство ордынских ханов, льстиво именуемых царями, познали многовековое унижение «ярлычного» правления, но и необычное облегчение: теперь в случае неповиновения со стороны народа на усмирение можно было вызвать татар. Последним для правильного и своевременного получения дани нужно было иметь одного ответственного на вассальных территориях, уничтожив всех его конкурентов и оппонентов по разбою. «Ярлык» на великое княжение в виде опыта выдавался то одному, то другому «князю» — все зависело лишь от степени его преданности Орде.
Так постепенно создавалось Великое Княжество Московское, из которого возникла Московская Русь в качестве совершенно непонятного татарско-византийского протектората. Первые осуществляли над территорией военно-экономический контроль, вторые — духовно-культурный...
Византия предложила использовать проверенную веками идеологию восточного христианства, которая при удаче могла бы объединить всех под двумя основополагающими лозунгами: «Всякая власть от Бога» и, «Рабы, подчиняйтесь господам вашим»...“
Слобода - часть этого края - Арианы. Неслучайно созвучие слов “Слобода“ и “Свобода“. Именно сюда, в слободы, т.е. свободные земли убегали землепашцы от феодального закрепощения. Издревле поклонялись они природным богам, так называемым языческим или поганским. Важно отметить, что в этом слове “зашифрован“ важный смысл. Ведь в украинском языке слово “пагон“ означает в переводе - побег или росток, что ещё раз подчёркивает, что и тут лукавые теософы извратили истинное значение слов.

***
“Слобода, а по-русски - Свобода:
Волю вольную, барин, нее трожь!
Год от года тучнеют приплоды,
В короваях - пшеница и рожь!..

Слобода моя!
              Круче - лишь Воля!
Да по рясной траве - “жги“, коса!
Да венок василькового поля,
Да пшеничного хлеба коса!..
................................
Косари по росе отгуляли,
Да намиста из песен легли,
Лишь сторОжа стоит тополями,
Да белила Луны - до Земли!“

...

Сверху – шестиметровые стены,
Пушки смотрят – бойницам – вразрез;
Оценивши подушные цены,
Хан ордынский на гору не влез…

Под горю – леса и болота,
За болотами – степь и карьер,
Слобода пахнет рыбой и потом,
ПахотА – слобожанский удел…

До казацкой столицы далёкой –
Проскакать надо сутки в седле,
Матерь Божья не будет жестокой –
Кровью мы коренились в земле…

В перекрестии «Дикого поля»,
Где пути и на «Nord« и на «Ost«, ,
Спит в курганах казацкая воля,
Соль чумацкая
            в отблесках звёзд…“

Однако, почему Украина на протяжении многих веков привлекала столь много разного люду, может быть, как никакая другая земля? Только ли оттого, что тут сосредоточена треть мировых черноземов. Да ещё – удивительно выгодное географическое положение: на пересечении многих путей – «из варяг в греки», да в Индию, да кочевых орд в Европу, да «Муравский шлях»…
Но не может ли быть, что  и это средоточие чернозёма, и перекрестье дорог – как данность чего-то иного?
Давайте хотя бы гипотетично представим, что земля эта – и в самом деле – одна из прародин человеческой цивилизации ( к чему склоняются и РУН-вира, и «Путь ариев», и одна из гипотез о гуннах, и многочисленные исследования проф. Бебика…). И вот тогда пришествия сюда из ближнего и дальнего зарубежья уже не покажутся броуновски спонтанными, но наоборот – столь же неумолимо неизбежными, как чередование положения маятника, как колебания пружины,  как смена центробежных проявлений – центростремительными. Так и здесь – даже на подсознательном уровне – стремление упомянутого люда – сюда, на свою прародину.
И тогда, может быть, уже не покажутся столь плохо объяснимыми – то приглашение княжити норманнов в Киев, то чуть ли ни добровольное вхождение Украины в Великое княжество литовское (с государственным древнеукраинским языком и с теснейшими брачными узами высочайших особ)!..  К тому же – и особые устремленения Мазепы и Карла ХII. Это с севера. А на юге тоже отнюдь не только конфликты. Но и наезженные – как торговые, так и, прямо скажем, интимные отношения с той же Турцией (Роксолана). Не говоря уже о генузских княжествах и греческих колониях в Крыму, и всевозможных связях с Византией – от победноносных походов Киевских князей до заимствования христианского вероисповедания. На Западе – только ли политической выгодой  руководствовался великий кнаязь киевский Владимир, переженивший со своими отпрысками чуть ли не всю Европу. А княжна Анна так и вовсе стала навсегда частью истории Франции. Не говоря уже о польских, ещё более тесных и многообразных связях. И, разумеется, - всех славянских племён.
Но на этом некоторые исследователи не останавливаются и переносят нас в… Японию, к самураям. Волосяные клобуки на головах, которые уж больно походят на “Оселедці»  украинских запорожцев, не говоря уж о кривых клинках, боевом духе и устройстве самороганизации.
Ну а что касается общности многих, скажем, индийских, равно, как и многих  европейских, языков – так это просто классика давно канонизировванной индоевропейской культуры.
Итак, гипотеза первая – о возможной «примагниченности» разных народов праматерью-родиной – Украиной – обозначена.
Первое из возможных важных следствий таково.
Ещё со средней школы, на примере А.С.Пушкина, вынесены были представления о том, что, чем дальше отстоят генетические корни родителей, тем талантливее могут быть дети.
Ну а украинцам таких корней не занимать. Назовём хотя бы некоторые.
Это – анты, аланы, сарматы, киммерийцы, гунны, готы, варяги, норманны, греки, скифы, половцы, хазары, печенеги, литовцы, турки, татары, монголы, немцы, поляки, шведы, московиты (россияне, породнившиеся с угро-финскими племенами), белоруссы, евреи, грузины, армяне, грузины, азербайджанцы, арабы, негры… Да плюс все иные народы СССР, а теперь ещё и ближнего и дальнего Востока, Азии, Африки, Америки и Австралии… разве что Океании ещё сильно не потревожили…
Гипотеза вторая. Таким образом, не исключено, что именно поэтому украинский народ потенциально гениален, талантлив (в крайнем случае, очень «способный») и самодостаточен, как на индивидуальном уровне, так и в целом.
Присмотритесь внимательно и к фамилиям, и к родословным известных политических деятелей, военных, артистов, спортсменов и тренеров, писателей, поэтов и журналистов России… Есть таковые и в Канаде, и во Франции, и в Польше… Вспомните и об образцовых украинских поселениях - в Кубани, в Сибири, - повсюду, куда забрасывала судьба.
Итак, талант, трудолюбие и «самодостаточность». Но так ли уж достаточно ли этих качеств для благополучия? История показывает, что нет. Скорее даже наоборот, - все перечисленные качества, сами по себе, замечательные и необходимые,  оказываются недостаточными для длительного благополучия. Увы, из истории, плавно переходящей даже в серию анекдотов об украинцах, известна масса примеров о вреде излишней «самодостаточности», - о взаимном как бы отталкивании (как в физике) высокопотенциальных носителей одинакового заряда – вот  парадокс.
Однако, оказывается, что некоторые поговорки были лукаво извращены, например, “Моя хата с краю - я ничего не знаю!“. Казацкая же поговорка иная: “Моя хата с краю - первым я врага встречаю!“.
Более того, как только нашему Краю стала угрожать глобальная беда, весь народ сплотился! - “Мой дом - моя крепость!“
Мне на своём опыте пришлось убедиться, что прапамять народная живуча и может проявляться самым неожиданным образом. Вот какой случай произошёл со мной однажды при шефском  выезде в дальний совхоз. 
  Чтобы уйти от злой тоски, мы с моим институтским бригадиром бегали на зарядку.
    Мой молодой шеф оказался выносливее и убежал далеко. А я, приметив одичавшие вишняки, остановился. За густо переплетёнными ветками колючего тёрна и дикорастущих деревьев показались и другие. Изредка встречался грецкий орех, одичавшие кусты крыжовника, которые по-братски плотно обнимались с малиновыми прутиками...
  Внезапно подкравшийся дождь загнал меня в самую гущу этой одичавшей поросли. Время от времени я взглядывал на небо, пытаясь понять, когда кончится дождь.
  И приметил на одном из деревьев старое гнездо. Оно было вылеплено из маленьких веточек.
  И я в очередной раз подивился силе и мастерству малых птах. Которые обходятся при строительстве только клювом.
  Но гнездо уже безжизненно накренилось. А разросшиеся вокруг ветви образовывали колючий шатёр. Непролазный, как видно, даже для птиц...
  Дождь продолжался, я повыше застегнул свою видавшую виды ветровку. Времени было достаточно. По количеству кустов и колониям вишняка я прикинул, что тут когда-то стояло около десятка хат.
  Собственно самих хат уже не было. А между деревьев бросалась в глаза жёлтая жжёная солома. Кто поджёг её? Люди, молния ли?
  Дико смотрелся выкорчёванный клён. Он прожил на этом свете не один десяток лет. А теперь беспомощно торчал вверх корнями.
  Кто его выкорчевал?
  Люди ли, гроза ли?..
  То, что когда-то было ухоженными усадебными посадками и садами, теперь накрепко переплелось, образовав непроходимую чащобу. Кое-где она “выплёскивалась“ прямо к автомобильной дороге - вишняком, почти сплошь поклёванным птицами. Которые, похоже, вначале очень удивились, но вовсе не обрадовались появлению незваного пришельца...
  Чуть поодаль виднелось кладбище. Вернее, то, что когда-то им было. На нём сохранилось два-три посеревших креста. Один, правда, покосился. А другой - уже и не крест, а вертикально торчащая жердь с горизонтальной засечкой. Другие кресты от ветхости упали на могилки. Будто прикрыв их собою, вокруг всех могилок ещё угадывался земляной валик, ограничивавший кладбище. Внутри этого валика было несколько безымянных и уже едва приметных бугорков.
  Кое-где на могилах, словно отсроченный привет издалека, ещё пробивались чахлые “петушки“ с фиолетовыми гребешками цветочков... Тут же, у земляного вала, торчала явно вырождающаяся, и не цветущая, будто карликовая сирень...
  Одну из могил давно разрыли. Логово её осыпалось и поросло травой. Я стал читать вырезанные неизвестным мастером буквы, наклоняясь над поваленными крестами.
  Они были изрядно подточены древоточцами, дождями, ветрами и Солнцем...
  Чтобы прочитать, иногда их приходилось переворачивать. На этом маленьком кладбище оказалось не менее полудесятка могил неких Дроновых. Какая строгая, истинно русская фамилия!
  На двух-трёх крестах - даты вырезаны римскими цифрами. А на некоторых - не было фамилии. Только - имя и дата смерти. Но, поскольку рядом находился крест с фамилией и приблизительно близкой датой, то легко было предположить, что это были, скорее всего, супруги.
  А вот вторая часть среди ещё различимых надписей оказалась зашифрованной! Но единственно, что можно было утверждать точно: во всех из них была одна и та же буква. Эта фамильная буква была “Ш“.
  Какая тайна скрывалась за ней?
  Едва ли тому причиной была немощь стареющего мастера.
  Ведь вырезание трёх заглавных букв инициалов покойника и точек между ними отнимали у вырезавшего их не намного больше сил, чем полных имен другой семьи. Так были вырезаны имена Николая, Надежды, Елены Дроновых.
  Все умершие были стариками лет около восьмидесяти. Из этой жизни они ушли около двадцати лет тому...
  Один из крестов был явно нарочно оттащен на середину кладбища. Он был варварски подожжён - снизу, где был трухлявее и податливее, и по центру. На этом кресте прочесть ничего не удалось. Как, впрочем, и ещё на нескольких - уж слишком ветхих.
  Оторопь вливалась в меня...
  C одной стороны, от прикосновения ко всегда манившей меня старине. А с другой, - от неразгаданной тайны причины варварства потомков.
  Неужели же - месть? За что?
  Дождь, оказывается, уже окончился. От высыхающей штормовки шёл пар.
  Надо было возвращаться. Я спустился в низинку. Ту очень чётко прослеживались проваливавшиеся в вязком грунте следы диких кабанов.
  По-кошачьи верещали самодовольные и круглобокие сороки.
  Я постарался запомнить это место. И ещё несколько раз, мимоходом, наведывался сюда, в “свой“ хутор...
  Собирал щедро рассыпанную по холмам землянику. Которая особенно любила плодиться под раскидистыми и, вместе с тем, ажурными кустиками, сплошь утыканными сухими и длинными колючками.
  Наполняя банку бесплатной хуторской ягодой, успевал лакомиться ею. И, хотя не воровал, смутно ощущал некую вину за это...
  Припомнился случайный разговор с местным дедом. Рядом с ним стояла его коровенка. А он собирал в мешки оброненный лихо проехавшей машиной овёс. Мешков набралось не менее четырёх...
  Так вот он мне пожаловался:
  - Ветшавшие стариковские хаты совхозом не укреплялись. Бросались на произвол судьбы. Так вот, видать, хутор и вымер...
  Шли дни. Кормёжка в совхозе была жирная и однообразная. И потому хуторской “прикормом“ манил меня, как магнит.
  В одно из воскресений я обрывал хуторские вишни.
  Почему-то вовсе не хотелось встречаться с куда-то мчавшимися, как мухи на мёд, автомобилями зажиточных советских колхозников. И, хотя и не воровал, но инстинктивно вжимался в вишняк, раздвигая  терны. Хотелось укрыться - и не только от одной лишь вздымаемой шинами автомобилей пыли.
  Будто это не неведомому хуторянину-беглецу, а мне надо было отчего-то хорониться тут.
  Тут было тихо... Лишь изредка раздастся вкрадчивый шорох.
  Это прошелестела на взгорье ящерица.
  Да неожиданно “выпорхнул“ в двух шагах притаившийся заяц...
  И так одиноко...
  Ещё едва можно было угадать, где мостились в этой чащобе дом, сад и приусадебные службы. Я попытался взглянуть на эти долы и холмы, когдтошные усадьбы и кладбище глазами первопоселенцев.
  Спасаясь от очередной машины и раздвинув ветви нависавших над дорогой тёрнов, я наступил на хрустнувший под ногой сушняк. И... на расстоянии вытянутой руки увидел длинную, вытыкавшуюся из тьмы фигуру хуторянина. Он качнулся сбоку от меня зыбким видением.
  Мурашки пробежали многократно от головы до пят.
  Я всё стоял, - не в силах ни сдвинуться, ни оторваться от марева...
  И он глянул прямо на меня.
  Безмолвно, насуплено и очень многозначительно. Многозначительнее, чем если бы заговорил...- То ли осуждал за сорванные ягоды, то ли - за потревоженный покой.
  А ещё - он таил в себе тайну, чёрт знает какую. Чёрную и тягучую, как время, и манящую, как сказание старины...
Будто вымолвил: “Мой дом - моя крепость!“
  Я словно  весь отерп - как бывает порой во сне.
  Я и глядел в его сторону, и как бы не глядел, - так тоже бывает во сне...
  И вдруг - я почувствовал...
  Да! - Он исчез...
  Да и был ли?!..
  Из оцепенения меня вывел величаво взлетевший аист.
  Он летел над онемевшим хуторком, земляничным логом и зарослями тернов...
  Живой укор и, вместе с тем, воплощение надежды.
  Символ, не требующий перевода.
“Мой дом - моя крепость!“