Я вернусь

Проза / Рассказ / Читателей: 14

Инфо

– Эй, Федька! Не торопись, а то успеешь! – со смешком крикнул вдогонку товарищу капитан Василевский, выходя из времянки.

– Так там это… В деревне, где зенитчики размещены, привезли кого-то. Кажись, разведчиков… Песни, танцы, – оглядываясь, затараторил парень и приглашающе махнул рукой, – шли бы вы со мной, капитан!

– Отчего бы не пойти, дело-то хорошее, – негромко, с сильным рязанским акцентом пробубнил тот, приосанился, поправил ремень и, прикрыв дверь, пошел вслед за товарищем.

В деревне и правда был праздник. Жители стащили, как водится, в один из домов нехитрое угощение, музыкальные инструменты – все, какие нашлись – и сейчас вовсю пели да играли. Не смотря на ужасы войны, именно такие простые удовольствия – будь то танцы или хорошо истопленная банька, были нужнее всего. Они помогали забыть на время то, что происходило вокруг. Будто и не было войны. Просто поговорить, просто спеть вместе… Неважно, что – печальное или шутливое, заводное или скорбное, как становилось легче. Главное – вместе. Главное, сейчас. И сам капитан, и вся его эскадрилья, и местные жители прекрасно осознавали, что завтра может и не быть. Они не говорили этого вслух, но по мелькнувшему вдруг опасливому взгляду, или по интонации, или мимолетному выражению лица это было видно.

Войдя в дом, Алексей оглядел собравшихся. Играли «Смуглянку». Тут были все его бойцы, кто не на дежурстве, и почти все немногочисленные деревенские, кто отказался от эвакуации. Были и зенитчики почти в полном составе, и с ними четверо новеньких, среди которых две женщины. Надо признать, очень миловидные. Одну из них, ту, что постарше, наперебой приглашали плясать, да и сама она веселилась от души. Вторая, совсем еще юная, сидела с книжкой в уголке, хмурясь от шума, но не уходила. Федька, его ведомый, уже вовсю отплясывал с Марусей, молоденькой и смешливой дочкой старосты, в чьем доме, как в самом большом, был организован этот праздник. Его жена, тихая суровая женщина, сидела поодаль от всех. Сам же Ильич, собрав вокруг себя мужиков, о чем-то беседовал, пытаясь перекричать импровизированный оркестр.

– Лешка, не стой в дверях, ходь сюды! – капитан, бросив взгляд на говорившего, с удивлением признал в нем полковника Нестерова.

– Здравия желаю, товарищ полковник! – отсалютовал Алексей, проходя и занимая место рядом с ним. И сказал уже другим тоном, – привет тебе, Сашка. Какими судьбами?

– Да вот, шел к тебе, а тут на танцы зазвали. Разведчицы миленькие, сижу да любуюсь.

– А чего любоваться? Танцуй иди! Вон барышня одна в уголке сидит, скучает.

– Да куда мне, старому дурню, – крякнул в седые усы Нестеров.

– Ишь, прохвост, на комплименты напрашиваешься. Со мной этот номер не пройдет, – ухмылялся в ответ Василевский. – Так по какому поводу ты ко мне?

– Да вот, прочитал я твои рассказы. Хорошие они, Лешка. Жизненные. Кабы не война… Быть тебе писателем. Ты о простых людях пишешь. Как я, как они, как разведчицы эти молоденькие… Такие и совершают самые удивительные поступки.

Они помолчали. Леша смотрел на девушку напротив. Ту самую, с книгой. Интересно, сколько ей лет, как она сюда попала? Ждет ли ее кто-нибудь дома? Женщины обычно приходят, когда им терять нечего, и это страшно. Девушка же, словно почувствовав его взгляд, подняла голову. Глаза ее казались великоватыми для худенького личика, и слишком серьезными. Еще у нее была седая прядь, сейчас убранная за ухо.

– Ну чего сидишь, иди и пригласи, – друг пихнул капитана в бок. Он всегда обо всем догадывался без слов. И Лешка пригласил.
Кажется, за все время здесь, на войне, он впервые танцевал с девушкой. Ему думалось, что прошла целая вечность, целая жизнь с тех пор, как он в последний раз обнимал тонкий девичий стан. Жизнь для Лешки разделилась на «до» и «сейчас». Безыскусный диалог, прозрачные зеленоватые глаза напротив, долгий медленный танец, прохладная тонкая рука в его загрубевшей ладони… Оказалось, что Соня не просто так напросилась именно в эту деревню, в приграничье. У нее здесь жила мать, которая очень болела.

– Я хочу быть с ней, пока могу. Но у нас задание – завтра вы и ваши летчики должны будете доставить нас четверых в тыл к немцам. Не знаю, передали ли вам приказ, или еще нет…

– Вы не боитесь?

– А вы?

Взгляды говорили красноречивее слов. И страх, и решимость, и долг, и честь, и Родина… И горячее желание жить. Их долгий танец закончился, но музыка продолжала звучать, и не было ей конца.

– Все, что нам нужно - это правильная песня, – сказал он, словно прочитав ее мысли. Всю дорогу они вспоминали прежние времена. То, что любят, что нравилось, друзей и знакомых. О том, откуда они и как там. Соня читала стихи, а Лешка рассказывал свои истории, на ходу придумывая счастливый конец. Конец непременно, обязательно должен был быть счастливым – именно сейчас, именно для нее. Спорили взахлеб о любимых писателях, стоя под старой яблоней, потому что очень не хотелось прощаться. Капитан чувствовал себя счастливым. Но от чего он был счастлив? Он ничего не желал, ни о чем не думал... Он был счастлив.

– Мне и правда пора. Мама ждет.

– И мне. Увидимся завтра…

– Да, – Соня неожиданно привстала на цыпочки и робко коснулась губами его щеки, а Лешка, уже после того, как она убежала, еще долго стоял, улыбаясь и прижимая ладонь к тому месту на щеке. Она его поцеловала. Словно мальчишка, он с улыбкой, насвистывая, возвращался в свою времянку. Он был счастлив.

– Ооо! – раздалось со всех сторон, стоило ему войти. – А капитан-то наш не промах! Такую красавицу увел… Как прогулка, капитан?
– Отставить разговорчики! – беззлобно прикрикнул он, все еще улыбаясь и стаскивая сапоги. Уже лежа в кровати, он снова думал о Соне. Эта темная, недоброжелательная ночь теперь казалась ему прекрасной. И мысли о войне отступили и подернулись какой-то дымкой. В голове теснилось такое множество всяких мыслей, и очень хотелось обдумать всё сразу, а сердце все никак не могло утихомирится, раз за разом заставляя его проживать каждую секундочку их встречи. Много позже, наконец сморенный усталостью и новыми, не знакомыми доселе чувствами, он провалился в сон.

Утром поступил приказ, о котором вчера упоминала Соня, а вслед за известием пришли и разведчики. Она и трое других: бойко отплясывавшая вчера Катя, которая сегодня, при свете дня, показалась ему очень взрослой; Максим, неприметный паренек лет двадцати пяти и темноглазый Миша Хейфиц, которого ребята шутливо звали Шмуликом. Небо сейчас было удивительно синее, безоблачное, высокое-высокое, солнце светило ярко и радостно, даря свое последнее предосенне тепло. Эта погода обрадовала бы Лешу, если бы не предстоящий вылет. Он предпочитал выходить в более пасмурную погоду, возможно, даже в дождь – а в этом небе они будут у немцев как на ладони.

- Привет, - Соня подошла так тихо, что заставила его вздрогнуть. Он обернулся.

- Привет. Выходим вечером, так что отдыхайте пока. Не нравится мне эта погода…

- Отчего же?

- Слишком чистое небо, не спрячешься. А вас приказано доставить аж до белого озера. Я знаю место, где вы сможете безопасно высадиться, но при таком небе незамеченными мы туда не долетим.

Они неторопливо пошли по дороге, ведущей к реке, подальше от лагеря.

– Сколько тебе лет? – неожиданно спросил Алексей.

– Девятнадцать. А тебе?

Он улыбнулся.

– Тридцать. И давно ты в разведке?

– С тринадцати. Мой… Мой отец тоже был разведчиком. Однажды он не вернулся, и я сбежала искать его. Потом попала на передовую, выполняла небольшие поручения, прикинувшись мальчишкой, чтоб домой не отправили. Я был маленькая, верткая, худая совсем… И мне было легко пробраться куда угодно. Выучила немецкий. Ну, конечно, потом все узнали, что я не мальчик, но было поздно. А мать в то время заболела. Я не думала тогда о ней… Думала, раз она здесь – ничего с ней не случится. Глупо, да?

– Нет, не глупо. Наивно. Отца нашла?

– Нет, конечно. Он числится пропавшим без вести…

Больше он ни о чем не спрашивал. Маленькая храбрая девочка, которая так сильно тронула его сердце. Только сейчас, осторожно беря ее за руку, он понял, как не хочет выполнять полученное задание. Впервые не хочет. И не хочет, не смеет даже думать о том, что она может не вернуться! Скольких своих орлов он уже потерял, скольких еще потеряет в этой кровавой бойне! Тря дня назад прислали подкрепление – такие же смелые мальчишки, вчерашние выпускники летного. Только взлетать и умеют. Эх, за что… За что?

– Леша, ты знаешь, я тобой восхищаюсь. И еще хочу признаться – я летать боюсь, – простодушно сказала Соня.

– Почему?

– Что почему? Почему восхищаюсь или почему боюсь летать?

– И то, и другое, – улыбнулся он.

– Небо… Я всегда любила смотреть на небо. У него нет ни конца, ни края. Куда ни пойдешь – впереди всегда есть небо. А ты… Ты летаешь. Это все равно что обнимать небо. Ты не боишься, ты смелый, а я боюсь всего. Боюсь летать, и в то же время очень хочу. Знаешь, почему? Почувствовал себя где-то с кем-то неуютно, поймал попутный ветер — и ты уже в другом месте. Еще боюсь, что попаду в плен; боюсь, что струшу, что отца уже нет, или что с мамой что-нибудь случится; боюсь, что ранят или… - она замолчала, не досказав, но было и так понятно.

– Смелость — это не отсутствие страха, а понимание того, что есть что-то более важное, чем страх. И ты – сплошное доказательство этому, - Леша остановился и взглянул ей в глаза. – Я сам смелый только тогда, когда нужно. Быть смелым ещё не значит, что нужно специально искать неприятности.

– Знаешь, у тебя глаза – как небо сейчас над нами. Синие-синие!

– А у тебя – как лесное озеро, зеленоватые.

Много еще было произнесено разных влюбленных глупостей. Мир сейчас для них, с этим безоблачным небом, птицами, негромко журчащей рекой, ветерком, лохматящим волосы, был прекрасен и ярок. Они не замечали ни полуразрушенных домов вдали, ни воронок от разорвавшихся бомб, ни отсутствия убранных полей… Только влюблённые вправе сказать, что они живут, потому что каждый момент их жизни насыщен и ярок. В какое бы время они ни жили.

Вечером четыре самолета были подготовлены к вылету. Механики в последний раз проверяли оборудование. Соня, Шмулик, Катя и Максим в нервном ожидании, как всегда бывало перед операцией, про себя повторяли задания, проверяли парашюты и планировали действия.

– Готова? – спросил, подсаживая Соню, Лешка.

– Насколько это возможно.

– По машинам! – скомандовал он затем, запрыгивая в кабину. Все остальные, усадив попутчиков, последовали его примеру. Операция началась, как и первый полет в жизни Сони.

Поднявшись в воздух, на вопрос капитана она процитировала стихи Зинаиды Гиппиус:

Ещё ты здесь, в юдоли дольней...
Как странен звон воздушных струн!
То серо-блещущий летун
Жужжит над старой колокольней.

Его туманные винты,
Как две медузы, дымноструйны.
И мнится — вот он, юный, буйный,
Заденет древние кресты…

А потом просто смотрела, как стремительно пролетает внизу земля, как облака, незаметные вблизи, складываются, стоит им отлететь подальше, в странные и мистические фигуры. «Господи, хоть бы мне вернуться! – думала Соня, – Ведь мне есть ради кого жить! Только бы вернуться. Только бы с ним ничего не случилось. Только бы мама была жива, - как молитву, проговаривала она про себя. – Даже если я не вернусь, пусть он живет! Господи, прошу!».

А время уже поджимало, становилось все темнее. До места они добрались в десятом часу, пора было готовиться к высадке. Вот уже один прыгнул, а вот и раскрылся парашют. Вокруг пусто, рядом лес – ничего не видать, но оно и к лучшему. Немцев тоже не видать.

– Моя очередь? – спросила она.

– Да. Соня! Погоди. Ты возвращайся только, ладно? Обязательно возвращайся! Я буду ждать. Когда вернешься, женюсь! – быстро заговорил капитан, в глазах которого явственно читался страх вперемешку с надеждой и нетерпением. Он сказал «когда», а не «если»… Что-то теперь она скажет?

– Обещаешь?

В ответ он, нагнувшись, жадно поцеловал ее губы. Теперь оставалось только дождаться.

– Я вернусь, Лешка! Я вернусь!... – крикнула она напоследок, уже прыгая в никуда. Ему еще долго слышались эти слова, когда он, уверившись, что все его орлы рядом и следуют за ним, повернул к лагерю.





Три месяца спустя

– Леха, ну куда ты все смотришь, а? Два месяца назад должны были вернуться. Один Максим вернулся. Без вести они, пойми ты уже… – сочувственно убеждал механик теперь уже майора Василевского. За сбитых мессеров ему дали повышение, а Максимыч с удовольствием рисовал все новые звездочки на обшивке его машины.

– Вот именно – без вести! Не убиты, Максимыч! Не убиты, черт возьми, – резко и раздраженно отвечал Леша.

– Эх! Бог с тобой, – не в первый уже раз с досадой махнул рукой механик, отходя от друга.