Ключ (ретродетектив), гл. 1-2

Рассказ / Читателей: 58

Инфо

Глава 1

Платон Поликарпович Гусев, окружной следователь по особо важным делам, опустив голову и заложив руки за спину, не спеша шёл по набережной. Иногда он останавливался, надувал щёки и морщил нос, отчего небольшие чёрные усики начинали смешно топорщится, словно вставали на дыбы, затем разворачивался и шёл в обратную сторону до следующей остановки. Платон Поликарпович думал. Вчера он получил дело об ограблении генерала Петра Ильича Ельникова, заместителя начальника окружного Инженерного управления.  Дело на первый взгляд казалось простым, но уж слишком много в нём было разных заковык и странностей. Да и Август Генрихович, председатель окружного суда, лично знакомый с генералом, очень просил разобраться и по возможности «не выносить сор из избы».
Набережная находилась рядом со зданием окружного суда и по утрам была обычно малолюдной, поэтому он любил прогуляться по ней перед началом рабочего дня, особенно, когда брался за новое дело. Неторопливое, монотонное впечатывание шагов в мостовую помогал ему систематизировать обстоятельства дела, так сказать, разложить всё по полочкам.
«Итак, что мы имеем по существу дела, – мысленно задавал себе вопрос Платон Поликарпович, в такт шагов слегка покачивая головой. – По заявлению генерала Ельникова, злоумышленники проникли в его особняк, вскрыли сейф в кабинете и унесли часть хранившихся там денег, а также изумрудное колье с серьгами».
На этом факты заканчивались и начинались странности и вопросы. В сейфе, помимо сбережений генерала, хранились ещё деньги от недавней продажи имения жены. Их не тронули, хотя сумма была достаточно крупная. Оставили и другие драгоценности генеральши. Например, весьма дорогие серьги с бриллиантами. На памяти Платона Поликарповича такого ещё не было. Медвежатники и шнифера обычно забирали из вскрытого сейфа всё, что имело хоть какую-нибудь ценность. «Что же это за вор такой стеснительный? Или его кто спугнул?» – думал Гусев, надувая щёки и медленно выпуская из них воздух. «Если это неопытный, начинающий медвежатник, то как он так ловко проник в особняк?» – задал себе следующий вопрос Платон Поликарпович.  По словам генерала, сторож на ночь и в те дни, когда в доме никто не жил, выпускал двух английских бульдогов. Собаки специальной выучки: таких не обманешь и не подкупишь. Да и территория для охраны вокруг здания небольшая.
Очень не понравился окружному следователю по особо важным делам тот факт, что дверные замки и рамы на окнах были целы, посторонним предметом, то бишь отмычкой, не открывались. Это наводило на неприятные мысли. А то, что сейф немецкой фирмы «Меллер» был не взломан, а открыт ключом, ему совсем не понравилось. В этом и была главная заковыка: криминальный эксперт в своём заключении указал, что замок внутри всё же имеет несколько свежих царапин, характерных для попытки открытия специальным инструментом. «Что же это получается: медвежатник начал работать с замком, а потом у него вдруг появился ключ от сейфа?» – спросил сам себя Гусев и поморщился, так как ответ на этот вопрос опять мог быть не в пользу семьи генерала.
А дальше шло совсем непонятное: ключ от сейфа исчез вместе с деньгами. Генерал Ельников сначала не нашёл в укромном месте ключ, а то, что его обокрали, он обнаружил уже позже. Когда именно было совершено ограбление, точно не известно. По словам генерала, он отсутствовал дома почти три дня: ездил с проверкой в соседний уезд, где планировал пробыть неделю, но получилось вернуться раньше срока.  Супруги его, Анны Прокофьевны, в это время тоже не было дома. Она после его отъезда отправилась к дочери и собиралась пробыть там до его возвращения. Уезжая, генеральша на неделю отпустила слуг. Она так всегда делала, когда Ельниковы собирались на лето в загородную усадьбу, а это планировалось сделать по приезду генерала. Таким образом, три дня в доме никого не было, кроме сторожа. Сторож Матвей, старый вояка, прослуживший всю жизнь рядом с генералом, своей семьи не имел и жил тут же, в небольшой сторожке при особняке. Вообще-то старик был садовником, но попутно выполнял обязанности сторожа. Ельников даже слышать не хотел о том, что его Матвей, который у него в денщиках со времён учёбы в инженерном училище, может быть замешен в чём-то подобном. За него он ручался, как за себя. « Да... Пётр Ильич, – вздохнул Гусев, – а кто же поручится за вас? Уж очень всё смахивает на инсценировку ограбления. Похоже, что кто-то в вашем семействе не чист на руку».
Платон Поликарпович остановился, снял котелок и вытер платком блеснувшую на солнце лысину. «Ещё только середина мая, а солнце уже больше недели печёт по-летнему. Девяти часов нет, а я уже весь взмок в сюртуке, – обмахиваясь шляпой, он со вздохом взглянул на небо. – Нужно позвонить домой и сказать Любаше, чтобы приготовила летний костюм. На обед заеду домой и переоденусь. А к генералу, пожалуй, позже съезжу. Надо там самому всё посмотреть, да опросить домашних и прислугу. Сыскной дознаватель так обрадовался бросающейся в глаза очевидности, что у сторожа толком не взял показания. И осмотр проведён кое-как... Да, надо будет Серёжу взять с собой. Пусть с сейфа отпечатки пальцев возьмёт».
Окружной следователь по особо важным делам Платон Гусев любил чёткость и порядок. Не то чтобы он был зануда и педант, а просто не любил в делах разгильдяйства и небрежности. Поэтому неустанно требовал от уездных судебных следователей, агентов и дознавателей в сыскных отделениях документировать всё, что так или иначе имело отношение к процессу расследования. Гусев любил повторять, что иногда малый волосок или пятнышко могут перевернуть всё с ног на голову или указать верный ход в раскрытии преступления.
Выпускник Императорского Московского университета Платон Поликарпович Гусев вот уже более двадцати лет служил в ведомстве Министерства юстиции. В 1909 году в чине надворного советника он был назначен следователем по особо важным делам окружного суда города N. За пять лет службы на этой должности ему удалось навести в окружном суде кое-какой порядок в ведении следственных дел. Особой гордостью его было то, что он добился введения в сыскных отделениях обязательной дактилоскопии задержанных. В результате чего удалось собрать небольшую картотеку отпечатков пальцев душегубов, воров и мошенников, промышлявших в их округе, что очень помогало в поиске преступников.

Платон Поликарпович в очередной раз остановился, достал из кармашка часы и, откинув на них крышку, покачал головой. Опаздывать он не любил, поэтому быстро зашагал к зданию суда.
Шумно выдыхая воздух и обмахиваясь шляпой, Гусев вошёл в свой кабинет. Его помощник и секретарь Алексей, высокий и узкоплечий, словно его сплющили с боков, молодой человек лет двадцати уже сидел за пишущей машинкой и бойко щёлкал по клавишам.
– Что-то лето в этом году слишком рано началось. Пока дошёл до суда весь взмок, – сказал Платон Поликарпович, вытирая платком остатки волос на затылке.
– Принеси-ка мне, Алёша, водички похолоднее, – сказал он, обращаясь к секретарю. – А потом пригласи Потапова из сыска.
– Хорошо, Платон Поликарпович, – ответил секретарь и нарочитым движением, словно клюнул, ткнул средним пальцем на клавишу, поставив точку.
Гусев тяжело опустился в своё кресло и грустно вздохнул, глядя вслед худенькому Алёше, который, легко соскочив со стула, быстро вышел из кабинета.  «Да... Платоша, а от твоей былой стройности остались только костюмы в гардеробе», – подумал он и опять вздохнул. В последнее время Гусев стал стремительно набирать вес, что его сильно огорчало. Вспомнив о том, что хотел позвонить жене, он поднял трубку и попросил соединить его с домашним номером.
Пока он разговаривал с Любовью Фёдоровной вернулся секретарь с целым графином холодной воды. От души напившись, Платон Поликарпович принялся за работу. В первую очередь он решил выяснить, нет ли за кем из семейства генерала грехов по части охранного отделения. Время было не спокойное, во всех слоях общества брожение. Люди, поддерживающие революционные идеи, находились и в высшем обществе. «Может кто из генеральской семьи решил таким хитрым способом профинансировать революционеров, – размышлял Гусев. – В Москве вон сын уважаемого человека, банкира, под видом проигрыша в карты регулярно передавал крупные суммы денег марксистам. Запрос я сейчас, конечно, пошлю, но без помощи Августа Генриховича здесь не обойтись. Не любит у нас охранка делиться своей информацией». Рассуждения Гусева прервал вошедший помощник начальника сыскного отделения Потапов.
– Вызывали, Платон Поликарпович?
– Да, Владимир Анисимович. У меня будет ряд поручений твоим агентам. Надо выяснить, не сдавал ли кто в скупку или под заклад изумрудное колье с серьгами, что недавно украли у генерала Ельникова. Так же меня интересует, нет ли у кого из семейства генерала карточных или иных долгов.
– Да здесь особо и выяснять ничего не надо. Шурин генерала Николай Костромин большой любитель азарта. То на бегах крупную сумму просадит, то в карты проиграется, – пробасил Потапов.
– Так, это хорошо. Но справки всё-таки наведите. И выясните поподробнее про долги Костромина и где он сейчас находится. Допросить бы мне его надо.
– Будет сделано, Платон Поликарпович!
– Ещё, Владимир Анисимович, нужно узнать, кто был в курсе продажи имения Анны Прокофьевны Ельниковой, супруги генерала. Особенно меня интересует, была ли известна эта информация в воровской среде и не было ли какого заказа на это.
Гусев немного помолчал, положив ладони на папку с делом, потом хлопнул ими по ней и сказал:
– Ну, пока всё. Работайте. Да! Вот ещё что. Дай-ка мне сегодня твоего криминалиста Сергея Вавилова. Хочу после обеда съездить к генералу, сам всё посмотреть. Не нравится мне это ограбление. Уж очень всё странно и одновременно просто выглядит.
– Хорошо, Платон Поликарпович, – ответил Потапов и шутливо погрозил пальцем. – Эх! Испортите мне парня, господин следователь, своим особым отношением к нему.
– Не переживай! Серёжа мальчик умный, не испортится, – улыбнулся Гусев в ответ.
Криминальный эксперт Сергей Вавилов Серёжа, как его, несмотря на почти тридцатилетний возраст, любовно называл Гусев, поступил на службу в сыскное отделение тоже пять лет назад.  Он с энтузиазмом и азартом молодости помогал окружному следователю по особо важным делам вводить в полицейских отделениях дактилоскопию. Платону Поликарповичу нравилась дотошность и увлечённость, с которой работал этот молодой, но уже очень профессиональный криминалист, и он всегда брал его с собой на интересные дела.
Отдав пару распоряжений секретарю, Гусев опять углубился в материалы дела генерала Ельникова. «По словам генерала, казённых денег дома он никогда не хранил, но эти показания придётся проверять. И здесь, похоже, тоже потребуется помощь Августа Генриховича. Расследование-то  щекотливое, касается члена высшего общества города, уважаемого человека – действовать надо аккуратно», – размышлял Платон Поликарпович, листая папку.
На столе звякнул телефон. Председатель окружного суда Август Генрихович Штольц решил сам узнать, как обстоят дела с расследованием ограбления генерала Ельникова. Сообщив, что возникла пара острых моментов, Гусев отправился к нему с докладом.

Глава 2

Генерал Пётр Ильич Ельников к пятидесяти годам жизни имел успешную военную карьеру и прочное положение в обществе. В городе с ним считались и уважали его. С подчинёнными он был сух и вежлив. В светской же компании любил блеснуть остроумием и начитанностью, но в лидеры и зачинатели никогда не рвался, предпочитая быть наблюдателем. Многие из коллег считали его за это высокомерным, но прощали ему его дворянский снобизм, так как человеком он был, в общем-то хорошим и добрым. Так, помимо своих двух дочерей, он вырастил и дал хорошее образование младшему брату супруги Коле, которого они в восьмилетнем возрасте забрали к себе после смерти родителей.
Дочерей он два года назад одну за другой удачно выданы замуж. Старшая сейчас жила в Петербурге, а младшая была пока в родном городе, но супруг её получил повышение по службе и благодаря хлопотам свояка ожидал перевода в столицу. Так что можно было сказать, что жизнь у Перта Ильича Ельникова складывалась удачно и размеренно катилась по накатанной дороге.
Однако в последнее время генерал, устав от бумажной волокиты Инженерного управления, стал задумываться об отставке. Военная служба уже не приносила былого удовольствия и даже начала тяготить. Силы и здоровье ещё были, поэтому ему хотелось испытать себя на новом поприще: заняться предпринимательством. Его приятель по Дворянскому собранию Антон Клюквин покупал картонную фабрику и звал его в совладельцы. Фабрика продавалась с большой уступкой, но для её дальнейшей прибыльной работы нужно было купить новую бумагоделательную машину. Приятель, рассчитывая на долю Петра Ильича, даже уже начал вести переговоры с американцами на поставку новой линии. И тут как нельзя кстати, супруга генерала, Анна Прокофьевна, решилась продать своё имение, доставшееся ей от тётки. Доходов оно не приносило, одни расходы, и генерал давно предлагал его продать.
Однако Анна Прокофьевна, услышав о желании мужа стать совладельцем картонной фабрики, была не то что недовольна, а просто пришла в ужас от этого. Её шокировало само слово «картон» в сочетании с их фамилией. А перспектива превратиться из генеральши в жену фабриканта просто пугала. Она заявила Петру Ильичу, что в обществе этого не поймут и будут смеяться над ней. На предложение Ельникова вложить деньги от продажи имения в фабрику, Анна Прокофьевна категорически отказалась. Не помогло даже его уверение в том, что через год вложенная сумма увеличится вдвое, а то и больше, и они станут богатыми людьми. В ответ супруга заявила, что это деньги её, и у неё на них есть свои планы. Вот это и выводило из себя Петра Ильича больше всего, так как он понимал, что деньги опять пойдут на оплату карточных долгов её любимого братца, который, несмотря на хорошую должность в губернском правлении, постоянно нуждался в деньгах. С конца пошлого года Пётр Ильич перестал оплачивать его долги, и Анна Прокофьевна использовала любую возможность дать денег своему Николеньке.
В день отъезда Ельникова с инспекцией в уездный гарнизон супруга пришла к нему в кабинет и потребовала выдать пять тысяч наличными. Пётр Ильич, попросив воздержаться от траты денег за имение, пока он не получит ссуду в банке, денег ей не дал. Между ними опять разразился скандал. Жена обвиняла генерала в чёрствости и бессердечии, в том, что ему наплевать на её чувства, и даже в том, что он хочет присвоить её деньги. Генерал, в свою очередь, упрекнул Анну Прокофьевну в дурном воспитании брата, в том, что она своей непомерной любовью избаловала его, и что так Николай никогда не научится жить самостоятельно. Не желая больше выслушивать жалобы и обвинения супруги, еле сдерживая клокотавшую внутри ярость, Пётр Ильич, схватив дорожный саквояж, торопливо спустился по лестнице и почти выбежал из дома. Генерал даже не стал дожидаться, когда кучер подаст коляску, а вышел за ограду и сел в проезжавшую мимо пролётку.
Немного успокоившись, он решил ехать не на вокзал, а к Полли. Однако, вспомнив, что у неё сегодня спектакль, велел извозчику разворачиваться. Два часа можно и в ресторане переждать.
С Полиной Андреевной Свирской, оперной дивой их губернского театра, Пётр Ильич познакомился прошлой осенью. Их купе оказались рядом, когда он возвращался из Петербурга. Бывая в опере, генерал всегда восхищался её хрустальным сопрано, а встретившись лично, был очарован обаянием молодой женщины. Лукавые искорки карих глаз Полины Свирской свели его с ума.

Генерал Ельников, несмотря на возраст, мужчина был видный.  Высокий, худощавый, с благородными чертами лица и офицерской выправкой, он всегда выглядел моложе своих лет. Даже рано поседевшие виски его не старили, а наоборот, придавали особый шарм. Женщины были к нему неравнодушны, но Пётр Ильич, в силу строгости характера и дворянского воспитания, был с ними сдержан. Интрижек не заводил, сводил всё к лёгкому флирту. С супругой генерал долгое время был счастлив в семейной жизни, но постепенно оба охладели, и сейчас каждый жил своими интересами. И вот, встретив молодую яркую женщину, он неожиданно для самого себя влюбился, буквально потерял голову. Полина Андреевна, женщина была свободная, весёлого нрава и на страсть его ответила взаимностью. Двадцатилетняя разница в возрасте её ничуть не пугала.
Для встреч со своей Полли Пётр Ильич отлучался из дома под видом деловых поездок в уезд или столицу. Когда же ему приходилось уезжать с реальной проверкой, то он, пробыв на месте один два дня, оставлял своего заместителя Аркадия Петровича и возвращался назад, остаток дней проводя в обществе Полины Андреевны. Вот и в этот раз генерал, быстро оценив состояние дел по возведению нового укрепрайона, дал все нужные указания заместителю и отправился домой.
Ещё в поезде Пётр Ильич сокрушался по поводу того, что придётся заезжать домой: при жене он не смог взять из сейфа изумрудную полупарюру, что купил Полли на тридцатилетие. Подъезжая к дому, генерал надеялся, что Анна Прокофьевна, как всегда в период его отсутствия, гостит у дочери.
Подойдя к кабинету, он удивился, что дверь не заперта, а потом вспомнил, что уехал в домашнем мундире с ключом в кармане. «Видимо, Анна Прокофьевна не нашла запасной, когда уезжала, а может быть, не захотела искать...» – подумал Пётр Ильич, вспомнив о ссоре с женой, и устало сел на диван. Генерал очень рассчитывал на деньги супруги. Ему не хотелось брать ссуду в банке, когда в доме было достаточно денег. И если Анна Прокофьевна по-прежнему будет упорствовать в своём нежелании вложить деньги в фабрику, то Пётр Ильич может подвести товарища, чего генерал допустить не мог. 
Решив пересчитать имеющуюся наличность, он подошёл к висевшему над столом портрету отца, где в специальном углублении в раме хранился ключ от сейфа. Пошарив рукой, ничего не нашёл. Удивился. Нагнулся и заглянул внутрь. Ключа не было! Тут же возникла мысль, что его украли. Но потом, недовольно чертыхнувшись, подумал, что жена всё-таки его не послушалась и взяла деньги, забыв положить ключ на место. Сел за стол, раздумывая, что делать дальше. «К Полли ехать уже поздно. Она, должно быть, после спектакля сейчас с друзьями в каком-нибудь ресторане гуляет. Да и настроение пакостное, не до веселья... Ну, а с Анной Прокофьевной я завтра с утра разберусь. Что за выходка: ключ с собой забрать!» – раздражённо думал Ельников, всё больше погружаясь в мрачное настроение.  Вдруг ему в голову пришла мысль, что жена могла забрала все свои деньги. Машинально взглянув на сейф, заметил, что дверка неплотно прилегает. Удивился и подошёл к нему. Сейф был не заперт! Вне себя от возмущения дёрнул дверцу и увидел, что свёрток с деньгами за имение был не тронут и лежал на месте. Пётр Ильич в начале ничего не понял и только когда заметил, что нет колье, а стопка банкнот заметно уменьшилась, до него дошло, что его ограбили.

Когда полиция проводила осмотр места происшествия, генерал рассеяно отвечая на вопросы сыскного дознавателя, почти не вникал в суть происходящего. Все мысли у него были о том, как выкрутиться из неловкого положения с Полли. «Колье нет, денег нет, а через два дня у Поленьки день рождения. Не может же он ей на тридцатилетие абы что подарить. Что же предпринять?» – напряжённо думал Пётр Ильич. «Да и с женой придётся объясняться по поводу колье с серьгами. Ну ладно, Анне Прокофьевне скажу, что хотел подарить на двадцатилетие совместной жизни. Чем-то придётся жертвовать... Может, она тогда посговорчивей будет и даст денег на фабрику. Хорошо бы... Но всё же, как быть с подарком для Полли? Придётся всё-таки брать ссуду в банке и везти Полину к ювелиру. Пускай сама выбирает».
Погружённый в свои мысли, Ельников вначале не придал значения вопросу дознавателя о казённых деньгах: не хранил ли он их у себя.  И только после вопросов о том, кто может подтвердить его отсутствие в городе, и настоятельной просьбе никуда не выезжать в ближайшее время, а также вернуться домой его супруге, генерал понял, что его подозревают в ограблении самого себя. Точнее, в инсценировке ограбления, так как следов взлома и проникновения в дом нигде не обнаружено, а сейф открыт ключом.
После отъезда полиции Пётр Ильич долгое время лежал в постели без сна. В голову приходила одна мысль неприятнее другой. «Неужели Анна Прокофьевна опустилась до того, что решила ограбить своего мужа?» – ужасался генерал, ворочаясь с боку на бок. «Ведь только она знала, где лежит ключ от сейфа. И для чего такие фокусы с ограблением? Почему просто не взяла свои деньги, а забрала колье и мои деньги? Ничего не понимаю... Или это на зло мне? И это после всего, что я для неё сделал... В голове не укладывается, что порядочная женщина, дворянка, на такое могла пойти! А может быть, она просто взяла ключ и отдала его потом Николаю? Или он вообще его выкрал?  Тогда понятно, почему пропали мои сбережения: он пожалел сестру. Господи! Это какой же позор на весь город будет, когда всё откроется!»
Заподозрив в ограблении шурина, генерал начал корить себя в поспешности. «Ну почему я так поторопился с вызовом полиции! Почему не позвонил дочери и не поговорил с женой, когда не нашёл ключ. Может быть, утрясли бы всё миром, без обнародования. А сейчас не обойтись без суда... Придётся взятки давать. Снова деньги... Везде деньги, будь они не ладны! Да ещё это следствие. Начнут интересоваться в управлении, куда я ездил, да на сколько дней. Вскроются мои маленькие хитрости, то, что я манкирую своими обязанностями. Тут и связь моя с Полиной Андреевной может всплыть. Опять всё нехорошо получается. О-хо-хо-хо-хо! Надо будет завтра с утра дать телеграмму Аркадию Петровичу, чтобы не выдавал меня. А уж по приезду придётся его отблагодарить. Господи! Прости меня за грехи мои тяжкие!» Пётр Ильич перекрестился и подумал, что в церкви с Пасхи не был.
Утром генерал проснулся в девятом часу. Разбитый, с больной головой. Набрякшие под глазами мешки не скрыло даже надетое пенсне. Быстро оделся и, дав распоряжение сторожу Матвею вызвать всех слуг назад, пошёл в почтовое отделение, находившееся в соседнем квартале. От утренней прохлады на улице уже не осталось и следа, так что прогулка не принесла ему ожидаемой бодрости.
На почте он, немного подумав, написал на бланке: «Прошу сообщить интересующимся, что отбыл раньше срока по семейным обстоятельствам». Потом смял листок и написал по новой: «Прошу срочно сообщить начальнику управления, интересующимся, что отбыл раньше срока по семейным обстоятельствам. Жена телеграфировала, что больна. Буду очень признателен». Отправив телеграмму, Пётр Ильич сел в пролётку и поехал к дочери для разговора с женой.

(Продолжение следует...)