Антиесенинское

Читателей: 28

Инфо

Осень… осень… вот и понеслось: призраками из туманной тени
вынырнули,  пробуждая злость, строки про берёзу да про сени.
Ну, с чего бы вдруг? Казалось, нет предпосылок… Маюсь с кислой рожей…
Вот же, вспомнил: был один поэт – бабник, горький пьяница Серёжа.

Тот, о ком подумали – атлант, классик, столп родной литературы.
Славят в этот день его талант тонкие ранимые натуры,
связанные общим ремеслом, в услуженье музы полупьяной…
Повод есть – октябрь  развезло и на небе отвернули краны,

чтобы ливней хлёстких смыть волной тех, кто избежал потопа чудом:
будет вам, страдальцы, новый Ной, новый Моисей, Христос, Иуда…
К слову о Серёже: не возьму в толк, за что ему такая слава…
Прочитал – ни сердцу, ни уму. Ширпотреб, мещанская отрава.

Неба полинявшее сукно вспарывают молнии и грозы,
в пояс ливням за моим окном кланяется белая берёза …
Напишу – и, словно кур во щи, попаду в народную опалу:
с плагиатом строго, не взыщи, взгреют так, чтоб не казалось мало.

Напряжен до звона каждый нерв: нарекут ведь беспринципным вором.
Обеспечат, пусть не «Англетер», но – исход со смертным приговором.
Можно самому себе к виску ствол прижать, на пулю положиться –
выпустить осеннюю тоску с мозгом заодно на волю птицей.

Чтоб не плагиат, не как у всех, не клеймили после чтоб позором.
Сотворить бы перед этим грех, только… Где ж ты, где ж ты, Айседора?
Дама, что способна окрылить дар мой невостребованный, слабый.
Впрочем, нет: до петли довели мужика кабак хмельной да бабы.

Поделили мы двадцатый век волей Божьей, не совсем по чести:
вот что значит нужный человек в нужный час и, кстати, в нужном месте.
Время призывало созидать и культуру чохом двигать в массы.
Ну, помянул поэт епону мать… И встал в пустой оклад иконостаса

ликом свЯтым, дополняя ряд, дескать, погляди – не лыком шиты
выжившие в пекле Октября, глушащие горькую пииты.
А теперь таких – полным-полно… проливают крокодильи слёзы,
матерно, под хлебное вино… И не забывают про берёзы…

Русский символ опошлён вконец, как еретиком слова молитвы,
века двадцать первого гонец по нему прошёлся ржавой бритвой,
оскопил, ненужное убрал – девичью застенчивость и святость –
и теперь на ней любой нахал пробует перо своё на слабость.

Кто-то возмутится: «Да и ты обнаглел. Ведь это же Есенин!»
Стёб хмельной, слезливые понты. Вам – авторитет, а мне – до фени.
И не стыдно мне за этот «грех»: пред бомондом сытым да умытым
я – такой же «чёрный человек» перед вами, зеркалом разбитым…