Малая Медведица, 34

Читателей: 50

Инфо

Дружненько презираем Пакса. С 35-й главы поймём, что напрасно. Ещё и передачки ему будем носить.

34. Отец приехал сам.
Накануне ему доложили о Борисе Эдуардовиче Ехлове, и прокурор был крайне удивлён.  Парторг завода. Нет, конгломерации заводов.
Местная номенклатура. Достаток, бархатный сезон в социалистической Болгарии, спецпаёк и всё такое. Поступление дочери в вуз - решённое дело, таких
не срезают.
И из таких домов не убегают. Значит, случилось что-то из ряда вон. Возможно, этот брак ещё хуже, ещё постыднее, чем казался. Ну, он из Митьки душу вытрясет,
сын не мог не узнать о девчонке всё.

- Так, защита на месте, - взглянул он на Олега, старший сын работал в адвокатуре. - Обвинение прибыло, - зачем-то зло пошутил он. - Что у нас? Допрос свидетелей?
Или потерпевших? Дмитрий, ты кто в этом процессе?
- Отец, извини, я в таком тоне разговаривать не буду.
- Ладно! Олег, прогуляйся. Мы с глазу на глаз. Подымим.
Оба закурили.
- Скажи мне, Дмитрий, - прокурор молча выслушал краткое, как рапорт, объяснение произошедшего: хотел помочь девочке, других способов правда не было, через пару
месяцев брак бы расторгли, никто бы ничего не узнал, не хотел вас тревожить понапрасну... А теперь понял, что люблю, и разводиться не стану. - Скажи-ка мне, сын: а что
ты вообще знаешь о своей жене? Ну, кроме того, что ты у неё не первый? И, кстати, какой?
- Я не знаю, кто там из твоих осведомителей где свечку держал, - начал заводиться Пакс, - но я Мару взял девушкой. Извини, простыню уже отстирали. Предъявить не могу.
Мара не держит бельё подолгу. Моя жена безупречная хозяйка, - мужчина подбирал каждое слово.
- Митя, ты можешь лгать кому угодно, даже себе. Но не мне. Я общался с твоей Марой, женщина всегда выдаст себя в разговоре, взглядом, повадкой. Я не лезу к тебе в постель,
дело не в том, что у неё кто-то был до, хотя и это неприятно. Вопрос в том, с кем она путалась. Ведь там может оказаться что угодно: связи с криминалом. Незаконный оборот,
даже думать боюсь.Как тебе такое? Твоя карьера ещё не начиналась, снимешь погоны, в конце концов у тебя хороший университетский диплом. А для меня это крах. Досрочная
отставка. Ну нельзя же быть таким неосторожным!
- Отец, я тебе ещё раз повторяю: всё сплетни.
- Папаша просто так её из дому выгнал?
- Насколько я в курсе, Мара ушла сама.
- Вот. А почему?
- Ну, примерно потому, почему мы с тобой не ладим.
- Не сравнивай. Где, кстати, твоя так называемая “жена“? Сейчас всё и выясним.
- Я её взаперти не держу. Подругу навещает. В библиотеке сидит. На работу пошла.

На вахте Паксу передали настоятельное приглашение от Ланы. - Наверное, Мара будет, - воспрял Пакс.

Мара долго гуляла в парке - морозы отпустили, заглянула в музей, потом взяла билет на какой-то несмотрибельный фильм, сразу на два сеанса - выспаться в заполненном едва на
треть тёплом зале. После она пойдёт на вокзал, посидит в зале ожидания, возьмёт чай в буфете. Снова идти к Сашке с Ланой девушка не хотела: так все поймут, что у неё с Паксом
опять неладно. А потом уже пора и в булочную, к ведру и швабре. Мара улыбнулась себе: представила, как шокирована была бы мама; дома всегда убиралась приходящая Зина,
а ей, Маре, доставалось по рукам за обкусанные ногти. Мама считала, что руки - это лицо девушки. Так и говорила - приподнято, торжественно, как о чём-то высоком. Мара всегда
смеялась этой преувеличенной заботе о внешнем. Девушка давно решила, что некрасива, не в мать. И выбрала нарочитую небрежность в одежде, причёске, всём таком - как бы говоря окружающим: это я намеренно не красавица, а захотела бы - была ею.
Убедившая себя в непривлекательности, девушка долго не замечала взглядов и фразочек вслед, отпускаемых парнями. Она с ними искренне дружила, взахлёб обсуждали свежие
альбомы (пласты), полушёпотом - ротапринт на тонкой бумаге, в новых компаниях опознавали друг друга по фразочкам вроде “плащ с кровавым подбоем“, “вино какой страны вы предпочитаете в это время дня?“, “ Истинно вам говорю: 4 мая 1925 года земля налетит на небесную ось“! или “И незамедлительно выпил“. В мужской компании Мара чувствовала
себя в безопасности. Не то что с девочками - в каждой фразе спрятаны иголки. Она и не заподозрила ничего, когда те двое подошли на улице, спросили какую-то ерунду, она ответила
в своей манере, с мужским жёстким юмором, они посмеялись, предложили проводить. Шли по тыльной стороне зданий, глухие стены, без подъездов, и вдруг толкнули её на дорогу,
сбежали по обрыву, там лес. Комариные укусы, жутко зудевшие, расчёсанные до фиолетовых блямб, не сходили с голеней недели две.
тогда Мара написала в Дневнике:
“Ей говорили: быть тебе счастливой,
Ты, девочка, похожа на отца.
Но зеркальцем в руке нетерпеливой
Она тайком водила у лица.

Ловила, словно зайчиков, похожесть
На материн сияющий овал“.

И дальше:

“И вдруг из мира - этой бальной залы,
В шелках и лентах, полной мишуры -
Чудовища на свет повыползали,
Как черви из подгнившей кожуры.

И началось: составы и вокзалы,
И боль, и стыд, и ужас, и побег.
Погони волчьей щерятся оскалы,
А красота - совсем не оберег“.
- Не вспоминай, - остановила себя Мара.- Ты же обещала!

В доме уже дым коромыслом. Пакс так прилетел  - в надежде застать жену - первым. Пришли клавишник из “Моллюска“, ещё пара чуваков из арха, нагрянули из соседнего дома
старшекурсники-театралы, два бывших физфаковца с гитарами и девушками, авангардист - то есть совершенный маргинал - Феликс, ещё один художник, официально
выставлявшийся, но  в узком кругу, в мастерской, показывавший такооое! - всё это были Сашкины приятели, которыми он обрастал на попойках где-нибудь в “Поплавке“.
Народу набилось больше, чем Лана рассчитывала, когда приглашала маму Мары. Но тут никогда не угадаешь. Это ж броуновское движение: кто-то вваливается, кто-то (обычно сговорившиеся парочки) удаляются, не попрощавшись. Первичный бульон, в котором склеиваются белки будущих философских прозрений, отчаянных стихов, запрещённых картин, возмутительных песен.
Ну хоть каждый что-то прихватил - стол сплошь заставлен едой и выпивкой.
Пакс встал навстречу женщинам, нарисовавшимся в дверном проёме. Во взрослой  спутнице Ланы он узнал сегодняшнюю сладкую фемину, которую едва не сшиб
(дурачились с Олегом, и он поскользнулся на мраморном полу) в дверном проёме гостиничного ресторана. Определённо, судьба ему благоволит. Впрочем, как обычно.
Когда это не касается Мары.
Встал, разулыбался, но протиснуться (он по давней привычке занимал место в углу, в пол-оборота, так же, как в оперном - когда были деньги -  старался попасть в бельэтаж,
ради обзора) не сумел.
Лана вынесла меха гостьи в соседнюю, пустую комнату, которой пользовались только для экстренного ночлега. Чтобы не пропитались табачищем и винными парами. Женщина
была как статуэтка, точёная, белокожая, очень плавная в движениях. Пакс вспомнил её голос: - Непростительно, молодой человек, вы первый, кто меня не заметил.
(Грудное контральто, ооо!) Но вас я, пожалуй, прощу.
И вот, дыша духами и туманами!
И где только Ланка с ней пересеклась?!
Пакс поплыл.
- Это Лада, - представила гостью хозяйка.
Лада обвела глазами собравшихся. Парень из гостиницы! Интересно, остальные такие же дерзкие?
Сашка удивлённо смотрел на жену. Гостья была очень старше компании. Пожалуй, только Троян (второй, удачливый,художник) приближался к ней по возрасту.
- Мать Мары, - шепнула Лана мужу. - Пни там Пакса под столом, а то у него гон.

Мара намывала полы.