Малая Медведица, 5,6.

Читателей: 48

Инфо

5. Пакс просматривал все сводки. Никакого следа Мары - но это и хорошо, значит, ничего пока не стрялось с девушкой, которая необъяснимо для Пакса становилась всё необходимей ему.
После обеда зашла на кофеёк Женя из детской комнаты милиции.
- А ты знаешь, что подростков, убежавших из дому, чаще всего отлавливают в электричках, где они ночуют? - подала ему мысль.

Пакс ухватился за эту информацию и, заехав домой перекусить и поспать хоть часа два в перспективе бессонной ночи, отправился на Св-к пассажирский. Он ждал за пакгаузами у путей пригородного сообщения. Запрыгивал в вагон и нёсся по составу, чтобы, пока автоматический голос не произнесет “Осторожно. Двери закрываются“, успеть спрыгнуть с подножки. Электрички приходили уже почти пустыми, редко-редко в окне освещённого вагона проскользнёт какой-нибудь силуэт. Пакс глянул на часы: начало второго.

Он услышал свист тепловоза и приготовился. Опять мчался по составу и тут - он боялся в это поверить - в пятом или шестом по счёту вагоне увидел прикорнувшую фигурку. Будь Пакс ниже ростом, он не разглядел бы Мару за высокими спинками деревянных лавок. И он узнал свесившийся в проход рыжий сапожок со сломанным супинатором в каблуке. Сейчас раздастся знакомое шипение, потом отстранённый автоматический голос, двери начнут съезжаться. Пакс сдёрнул спящую девушку с лавки и поволок в тамбур. Ничего не сообразив, Мара даже не упиралась, но в тамбуре он поскользнулся и рухнул на девушку. Двери сомкнулись, и состав тронулся. Пакс дёрнул стоп-кран, рывком вытянул девушку наружу и устремился с ней за ближайшее строение, пока не началась суета.

В укрытии они отдышались. Мара смотрела затравленно. Он прижал её к себе, лицом в колючую шинель, чтобы не видеть этих испуганных глаз, стал гладить волосы, шапочка слетела, наверное, когда они упали в тамбуре. Затем прижался губами к макушке и неожиданно расплакался. Беззвучно. Просто его подбородок задрожал на Мариной макушке и плечи заходили ходуном. Мара замерла.

- Идём, - позвал Пакс, когда они начали мёрзнуть. Вышли на площадь. Он стал высматривать патрульную машину, проголосовал, заглянул внутрь буханки с синей полосой: - Не в поселок? В центр? Подбросьте?- и не дожидаясь ответа (конечно, подбросят своего) впихнул совсем озябшую Мару в салон.
До П-ого было не добраться, и Пакс решил до утра пересидеть у Сашки.
Только как сказать об этом Маре?  Девушка не захочет видеть Сашку и побоится встречи с Ланой.
- Ничего не стану говорить, пока не приедем, - решил Пакс. Девушка мелко дрожала в своем пальто без теплого подклада.
- Совсем не по сезону, - обеспокоенно подумал Пакс. Когда они проснутся сегодня утром, будет 1 декабря. Где ты жила, Мара, эти три недели?

Вопреки ожиданиям, Мара не стала артачиться, увидев куда он её привел. Девушка была так изнурена выживанием на улице, что потеряла всякую чувствительность к тонким моментам. В тепло и спать - вот чего хотело это обессилевшее животное, наконец, пойманное Паксом.

Лана обрадовалась поздним гостям. Обвила невольную соперницу тонкими руками. Обычно ленивый Сашка проворно выбрался из постели и включил чайник в розетку. Он тоже был рад: свалился камень с его неспокойной совести. Мужчинам быстро постелили за стенкой, в пустовавшей комнате. Мару извлекли из ледяного пальто и сапожек,  Лана дала ещё свой свитер, девушку уложили, она уснула, кажется, ещё когда её раздевали.  Пакс  посидел подышал на неё, прислушиваясь, как жалость к беглянке превращается в какое-то другое, тревожащее его чувство, потом в чайнике забулькало, он добавил кипятка к заварке, зачем-то  покрутил ложечку в  стакане (сахара опять не было в этом доме), выпил и пошёл вслед за Сашкой спать. Свет погасили. Лана прижалась к неизвестно где столько времени пропадавшей подруге. Она ни минуты на неё не злилась. Знала, каков Сашка и что Мара не сука.

6. С утра, пока все ещё спали, накрытые предрассветным холодом поверх одеял, Пакс сбегал к крёстному домой. Он знал, что в этот ранний час подполковник делает зарядку с гантелями перед настежь распахнутой балконной дверью, затем в душ, потом взобьёт пену и будет долго скоблить впалые щёки, подпирая языком то одну, то другую, опасным лезвием раскладной бритвы. Затем чинно сядет за стол, накрытый мамВерой (жену крёстного звали так же, как мать Пакса, её подругу со школьных лет). Раньше половины девятого нечего и ждать Васильича в отделении, а Паксу надо решить вопрос до начала рабочего дня.
МамВера усадит завтракать и Пакса. Васильич не преминёт повоспитывать парня - на службе он отцовских ноток не позволял.
Пакс доложился, подал рапорт на отгул - за это он отстоит в оцеплении в субботу.
- Какой из тебя сегодня работник? - заключил начальник РОВД, разглядывая набрякшие покрасневшие веки столько дней толком не спавшего парня - и бог знает, где он сегодня ночевал, раз щёки не тронуты бритвой. Такой неаккуратности за Паксом прежде не водилось, в райотделе он всегда появлялся с иголочки.
- Иди!

Улицы за истекший час покрылись свежим снежком, плотный мамВерин завтрак медленно отдавал тепло. У Пассажа Пакс остановился закурить. Стянул перчатку с правой руки, пальцам было холодно, а в месте, где к ним примыкала сигарета, с которой он забывал стряхивать пепел, жгло.
Вот так же жгло внутри, он с разочарованием узнал, что его хвалёная выдержка пробиваема и ледяное спокойствие, которым он втайне гордился, может таять под озоновой дырой новых чувств. Например, ревности. Ничего подобного он не испытывал к прежним своим девушкам. Ревность он считал плебейством, и вдруг обнаружилось, что он  подвержен этому низкому чувству.

Надо было идти за Марой, но ведь предстоит как-то объясниться. Извиниться, что ли. Теперь, когда он знал её историю с самого начала, и кем она себе его вообразила, и как он  в один миг уничтожил это незаслуженное доверие, Пакс боялся усугубить свой промах.
За одно только он мог похвалить себя: чутьё или опыт подсказали мужчине, что с Марой  нельзя корчить из себя брутала, что её не впечатлит, а отвратит напористость и грубость, и вошёл очень бережно.
Теперь её нужно повезти к себе. А куда ещё-то?! Найти какие-то слова, чтобы его предложение пожить у него в общаге она могла принять, сохраняя остатки достоинства, чтобы это не выглядело как согласие от безысходности, от того, что ей некуда идти, а ей действительно некуда.
И ещё было кое-что, что грызло его теперь. Три недели — не всё же время она жила на вокзале и в поездах пригородного сообщения! Иначе была бы простужена насмерть. Но ночью за стенкой он слышал только редкое покашливание.
На чьих подушках она оставляла свои смоляные завитки?
У кого отогревалась? Он действительно хочет это знать? Или не заданные вопросы будут тикать внутри него, пока эта мина молчания не рванёт?

Уже совсем рассвело. В доме, наверное, встали. Нужно идти, пока Маре не взбрело убежать. В дневном свете всё выглядит беспощадней. Знать бы, чего она больше боится: улицы или объяснений?
Пакс вёл этот внутренний диалог всё время, пока шёл к дому. Задержался у газетного киоска, купил сигарет и спецом - Сашке пачку «Беломора», завернул в булочную, вспомнил, что у друзей нет сахара и вернулся на В-нера в продовольственный. Больше по пути не было общественных зданий, только областное управление КГБ.

Пакс уже стоял перед дверью, а слов, с которых начнёт разговор, он всё ещё не придумал. Он постучал, хотя когда он уходил, запереть за ним было некому.
Открыла Мара. И его осенило: не дав девушке отстраниться, он впечатался в рот Мары поцелуем.