хх век. продолжение

Гражданская лирика / Читателей: 6

Инфо

И вот уже в Гулаг везут.
Но он не просто серый зек -
Поэт, мыслитель, Человек.
А кто велик и не дурак
Того не сломит и барак.

И здесь его всё занимало
Хоть и тоска порой сжимала
И здесь есть жизнь, мечты, свой быт
И дух поэтов не убит.

Он подмечал своим умом
Что ими движет в мире том
Ведь человека проявляет
Беда и всяк об этом знает.

Один сломался и поник
Другой был мал, а стал велик.
А третий ссучился, продался
И средь иуд навек остался.

Он знал контору и забои
Попал в придурки и изгои
Познал учёную шарашку
Страдал от голубой фуражки.

Но средь людей, коль вера есть
Найдёшь товарищей и честь.
Он знал и право и мораль
И кто есть тварь, и кто есть враль.
Что видел, то запоминал
И зла не мало повидал.
А дневники знал наизусть
Хоть и сгорели ну и пусть.

Задумал он всё описать
И труд не мерянный создать.
Хоть путь у физика не сладок
Но в голове всегда порядок.

Дела лихие друг за другом
Лаврентий в бездне, вслед за другом
А наш мыслитель в Казахстане
В бессрочной ссылке, медь в кармане.
Несёт науку дикарям
Средь грязи, нищеты и ям.

Режим ослаб, грядёт капель
И в душах тоже оттепель.
Разрешено ему вернуться
Но не даёт бес разогнуться.

Возврат, но минус города
Настигла новая беда
Устало врач ему сказал
Что б дни до смерти он считал.
На животе нарост с кулак
Растёт неумолимо рак.

Судьбы нежданный поворот
В больницу к раковым ведёт
И здесь он пишет, но с опаской
Научен прежней жизнью в каске.

Спешит побольше описать
Что довелось ему узнать
Готовит душу в путь дорогу
Отдать положенное Богу.

Проходят дни, он ожидает
Но чудо, опухоль спадает
Нет метастазов и узлов
И снова он к пути готов.

У власти новый царь – Никита
Дорога на Москву открыта.
А в чемодане лишь пижама
Под ней дневник – записки, драма

Но много значит та бумага
Весь мир закружит передряга.
Ему сопутствует удача
Друзья дают приют на даче.

Он может жить,  писать, творить
Диктаторов в грехах винить.
Но душу гложет старый страх
Бумаги прячет в тайниках.

Режим стал мягче, но гебисты
Найдут опять бумаги быстро.
Всё так же действует АСА
И ищет новых жертв коса.

Но истины не утаить
Идёт всё, так, как должно быть.
Он стал известен средь людей
Полётом мыслей и идей.

Твардовский, многих дам кумир
Его приводит в «Новый мир».
Рискует сам, но напечатал
То, что в тайник мыслитель спрятал.

То сочиненье было странно
Про зека старого Ивана
Его обычный будний день
Про то, что свет и то, что тень.

Все ужаснулись, в кои веки
Героями предстали зеки.
Дошло, Никита прочитал
Рассказ как раз в струю попал.

И вот изгой, вчерашний зек
Направлен в Кремль как человек
Приём, стоит совсем один
Как будто всеми невидим.
Но вот пришёл Твардовский – друг
И всё переменилось вдруг.
Спешат похлопать по плечу
И подвести к Сергеичу.

Обласкан он шутом – царём
Своё нашёл чего - то в нём.
В союз писателей дорога.
Машина, дача, денег много.

Но у него другие планы
Он ненавидел членов кланы
А цель его великий труд,
Который бомбой назовут.

Он много лет работал в стол
Любовь, товарищей нашёл
Родил любимого ребёнка
Ну а роман на микроплёнке.

Здесь напечатать не реально
Хоть ко  всему готов морально.

На запад дипломат летит
А в багаже тайник лежит
У тайника двойные стены
А в них погибель всей системы.

А через месяц грянул взрыв
Иллюзии людей убив
И все узнали, средь оков
Томится миллион рабов.
А этот век цивилизации
Позором стал для русской нации.

В ЦК с утра уже галдёж
В глазах рябит от злобных рож.
Кто допустил? Кто проморгал?
Кто отщепенцу помогал?
Лишить всех званий и наград
Отправить в зековский отряд.

Когда начальный шок утих
Сомненье охватило их
Сажать нельзя, весь мир взорвётся
Страна на вилы вновь наткнётся.

А можно злого отщепенца
Услать к его любимым немцам
Пусть там клевещет, сколько хочет
А здесь все смерть ему пророчат.

Вопрос повис, все разделились
Одни убить его решились
Другие выслать, третьи посадить
Четвёртые морально раздавить.

А вышло - кучей навалились
Травили, клеветали и глумились
Лишили званий, премий и наград
И называли отщепенец, вор и гад.
Один, с любимою женой
Он бился с каменной стеной.
Друзей осталось единицы
Теперь он сам их сторонится,
Ведь им самим здесь доживать
Любить, терпеть, детей рожать.

Один не воин, говорится
Но он сумел на всё решиться
И стать таким бычком упрямым,
Что бился с дубом кучерявым.

Со всех сторон над ним трунили.
Наверно глуп он, говорили
Могучий дуб стоит навечно
А мог бы сытно жить, беспечно.

Теперь дурак ты пропадёшь
А жизнь твоя, что медный грош.
Как можно биться с океаном,
Пылинке, с мощным ураганом.

Тебя сметёт девятый вал
Ты щепкой в бурном море стал.
Подумай о жене и детях,
Они ведь сгинут в бурях этих.

Ему пророчили с усмешкой
Погибнуть в битве глупой пешкой
Восставшей против королей
И посягнувших на ферзей.

Писатели как все, единодушно
Охаяли предателя послушно.
Их мнения слились в единый ор
И дружно подписали приговор.

Как прокажённого теперь все сторонились
Оклеветать вперёд другого торопились
Так издавна велось в стране советов
Сживать инакомыслящих со света.




И вот к нему пришли чекисты
А руки их совсем не чисты
Он попрощался и сказал:
-Куда везёте?- на вокзал.

Пока не взмыл ввысь самолёт
Не понимал, на что идёт.
Пока везли, могли убить
Или в психушку посадить.
А там протоптанные тропы
В руках злодеев психотропы.
И мудрый, сильный человек
Скотиной доживёт свой век.

Теперь вот так и поступали
Что бы смутьяны не болтали
Их не на зону отправляли
А тихо на иглу сажали.
И некому нести ответ
Коль человек болтает бред.
***********


Его встречали как героя
А он был сух, устал от горя.
К тому же о семье тревога
Терзала душу очень много.

Но постепенно устоялось
Не мало почестей досталось.
Он мировой лауреат
И обладатель всех наград.

Но мудрого не греет слава
То коньюктурщиков забава.
С семьёй в Вермонт он удалился
В глухом поместье поселился.

А смысл не в деньгах и не в славе
А мыслить и работать в праве.

Здесь он нашёл уединенье
Покой, заботу и терпенье.
И ласку преданной жены
А рядом крепкие сыны.
Ни быт, ни роскошь, не уют
Его не привлекают тут.
В уме его другие планы:
Рассказы, повести, романы.
Бумага, чёрные чернила
Вот всё, что было сердцу мило.

Когда пришёл в своё поместье
Сказал он всем на этом месте
Что через двадцать долгих лет
В России будет много бет.

И рухнет власть как дуб гнилой
Но править будет демон злой.
Тогда его черёд настанет
Он помогать России станет.

Коль будет жив, назад вернётся
И с властью новой разберётся.
Ну а пока мыслитель наш
Берёт сюжет на карандаш.

Работает с утра до ночи
Неймут его чужие очи.
Один во флигеле лесном
Пренебрегает даже сном.

Вокруг так тихо, даже звери
К нему заходят прямо в двери.
************

А на Руси стреляет дичь
Другой хохол, опять Ильич.
Красивый, полный и бровастый
В мирских утехах очень страстный.
Ввернёт удачный анекдот
А с женским полом словно кот.

В психушки прячет диссидентов
Что б избежать крутых моментов.
Наводит страх на вольных чехов
И добивается успехов.

Един Варшавский договор
На интеграцию упор.
В узде и немцы и поляки
И даже буйные словаки.
Гудит как улей Украина
Но на хохлов растёт осина.
Грех им роптать, ведь на Руси,
Деликатес и караси.

Порядок в знойном Абакане
Качают нефть в Азербайджане
Забыли горцы о войне
У них навар теперь в цене.

А русские с чухонцами живут
Как будто вечно жили тут.
На всех накинута узда
Битком забиты поезда.

Вот только пьют не в меру много
А это прямо в ад дорога.
И даже ночью на Руси
Везде найдешь, лишь попроси.

В любой семье сплошной разор
А кто поит – тому позор.
Ошибка, пьянству потакать
Хоть кучи денег можно брать.

Но водка – жидкая валюта
И дьявол раскрутился круто.
Пьют комсомольцы, коммунисты,
Певцы, народные артисты.

Коньяк глотает депутат
Лосьон в казарме дед- солдат.
В цеху рабочий пьёт гомыру
Поэт хмельной вещает миру.

А если дворник и не пьян
Видать в здоровье есть изъян.
Пьют в будний день и на охоте
И в праздник и в гостях у тёти.

Не пьют лишь тяжело больные
Младенцы, тётки пожилые
Но и средь них через одну
Упрямо тянутся к вину.

Вино и отдых, и досуг
Творение бесовских рук.
Где алкоголь, там беспредел
Ученье Бога не у дел.

А человек, творенье Бога
Свиньёю выглядит убого
Где водка там и криминал
Подонки, шлюхи, чёрный нал.

Ведь в затуманенных мозгах
Сознанья – сколько в петухах.

В прошедшем, знаем мы не мало
Империй впавших в пьянство, пало.
Но не идёт урок нам в прок
Взведён истории курок.

Ослабла власть, морально разлагаясь
А жулики, всё менее пугаясь
Гребли добро из закромов
Под свой родной, любимый кров.

Цеховики и торгаши
Завсклад, торговец анаши,
Директора, товароведы
Вели за коньячком беседы.

Им был как воздух дефицит
Который под прилавком скрыт.

А те, кто ездил за границу
Везли различные вещицы
И продавали за рубли
Прибавив к ним ещё нули.

А кто не ездил – фарцевал
А вещи у приезжих брал.

Те, кто трудились прозябали
А радость только в водке знали
И лишь в Москве и Ленинграде
Социализм был людям даден
Но всё же жили,  хоть тужили
Тарифы мизерными были
Ученики не дуют в ус
Бесплатно учит каждый вуз.

Почти бесплатно детский сад
И нет в движении преград.
Бесплатно врач советский лечит
Путёвкой к морю обеспечат.

Квартиру к старости дадут
Найдёшь и отдых и уют.
Но всё же что - то не хватало
Порой тоска за горло брала.

Всё вроде есть, а счастья нет
В вине найдёшь на всё ответ.
У русских принято напиться,
Ругать судьбу, потом топиться
На ближних злобу вымещать
И в КПЗ рассвет встречать.

А внешне всё благополучно
Партийной линии созвучно.
Но разъедает ханжество устой
И в обществе болото и застой.
Двойная ложная мораль
Прогресс отодвигает вдаль.


Со всех трибун ругают заграницу
Как на игле сидящую блудницу
Клеймят позором наглую политику
Наводят на буржуев злую критику

Мол, там преступность, наркоманы.
В момент обчистят вам карманы.
Насильники оравами гуляют
Без чести и без денег оставляют.

Там разные подонки: хиппи, панки
И через каждый час там грабят банки.

На западе советские писаки
Выискивают всяческие бяки.
Не брезгуют фальшивкой, клеветой
А хвалят лишь советский славный строй.

Но за бутылкой и без протокола
Им нравится чужая кока – кола.
Манящая, неоном Пласпигаль
И «Мерседес» послушно мчащий в даль.

А внешний вид у них таков –
Фирма от попы до носков.

Ни как не можем мы признать
Что нам Европы  не догнать.
А уж Америки подавно
Но пыжиться умеем славно.

Высмеиваем глупых китайёз
А у самих спился колхоз.
Но нефть тогда была в цене
И жизнь давала всей стране.

Мы щедро гнали нефть и газ
Тому, кто лживо славил нас.
А в Африку немеряно добра
Отправлено с советского двора.

Тогда в газетах нам пивали
Закону все послушны стали.
И лишь отдельно кое -  где
Имеет место быть беде.

Но мы то знали пол двора
Не раз познало лагеря.
И на своей дублёной шкуре
Мы знали, как нас люто дурят.
И бились в кровь микрорайоны
Но паханы держали зоны.

И где найти нам пацанов,
Которых не лупили в кровь.

Но мы о рыцарях мечтали
Гоняли мяч, стихи писали
А по осенним вечерам
Блатные, песни пели нам.

Мы жили в страхе перед ними
И так хотели стать большими
Что б ни один блатной урод
Не смог заткнуть нам силой рот.

Что б стать своей семье стеной
И жить лишь правдою одной.
**************
Из нас лепили комиссаров
Тошнило нас от семинаров
И голова от дат трещала
А им всё было мало, мало.
Комса нас люто прессовала
Что бы по нашим честным спинам
Протопать к членовским вершинам.

Их план был нагл и туп и прост
Сперва в первичке первый пост
Друзей помыкать года три
И вот уже в секретари.

Будить уснувших на собраньях
И рассыпаться в обещаньях
Перед райкомовским отделом
И делать вид, что бредишь делом.

Нас забавляло лицемерье
Позёрство и высокомерье.
Их неестественные позы
Фальшивый гнев и крик угрозы.

Они ведь тоже понимали
Что мы насквозь их суть читали
Но жажда денег, власти, благ
Их совесть загнала в кулак.

Комса мечтала о конторе
И принесла не мало горя.
А через шесть позорных лет
Они получат партбилет.
И жизнь начнёт другой отсчёт
Но Бог за всё предъявит счёт
И лет ещё через десяток
Комса уже блатных придаток.
По фене ботают, фарцуют
И травкой с порошком балуют.

Кто честен был, тот и остался
А кто гнилой к блатным подался

Но было что - то настоящее
И радость чистая и грусть щемящая.
Загадка женщины, игра воображения
Мечты полёта, вечное движение.

Порывам юности не ведом прагматизм
Смешон расчет в любви и западный цинизм.
*****************

Жизнь всласть сгубила Ильича
И он не избежал паралича.
Остались в прошлом ласки девы озорной
Бревном лежит в «кремлёвке» он больной.

Нет речи, только шевелит губами
Да двигает кустистыми бровями.
Вокруг светила озабоченно снуют
Женьшень с заморскими лекарствами дают.

Женьшень поднимет и бревно
Конфеткой сделает говно
И вот Ильич уже воскрес
Так было суждено с небес.

Но только стал карикатурой
На прежнюю свою натуру.
Где грубоватый юморок?
Осилить трудно и порог.

Дебильный вид и нет задора
Ведут под руки коридором.
Блуждает глуповатый взгляд
Любое слово не впопад.
Блуждает глуповатый  взгляд

То было фарсом аморальным
Но он остался генеральным.
И вот предстал перед страной
Во всей красе Ильич иной.

Грешно и боязно смеяться
С любым такое может статься
Но нам судьба даёт примеры
Где нет ума и чувства меры.

Конечно, он не сам решал
А лишь игрушкой жалкой стал
Людей жестоких и порочных
Расчётливых в решеньях срочных.

На съезде первая персона
Ползёт, шатаясь к микрофону,
Читает, путаясь бумажку
А после едет кушать кашку.

Но зал игру усвоил строго
Больного славят словно бога.
Кричит он: «Слава Ильичу!
Нам все задачи по плечу».

А он кивает головой
И машет слабою рукой.
Одна у Ильича отрада –
На юбилей опять награда.

Но если наградят опять
Пиджак придётся расширять.
Ещё любил он обниматься
В засос со смаком целоваться.

Но не с красоткою Монро
А с членами политбюро.
Целует лидеров соцстран
Как шлюху юный капитан.

Но членам НАТО только руку
Сухой приём наводит скуку.
СССР все уважают
Никиту помнят, Кобу знают

Как пол Европы отхватили
И мир надвое разделили.
Огонь стихии не погас
И может вспыхнуть в третий раз.

Понятно всем, Ильич – подстава
Он очень любит крики браво
Играть с медальками как в детстве
И жить с берёзками в соседстве.
В машинки взрослые играть
И их по миру собирать.

Супругу Брежнева не знали
О дочке слухи собирали.
Чурбанов был похож на тестя
И очень нравился невесте.
Стал очень скоро генералом
Но всё довольствовался малым.

Слабела власть, народ наглел
Кто воровал, тот пил и ел.
Кто честно, искренне трудился
Инсульта к старости добился.

В мехах и цацках торгаши
В гробах пакеты анаши.
О Лёне травят анекдоты
В авгане гибнут наши роты.
За интернационализм,
Такой в стране идиотизм.

К концу идёт нелепый век
Пустое, рабское столетье,
Всё так же грешен человек.
Кончается тысячелетье.
*********

Промозглая осень настала обычно
Советские люди проснулись привычно
С спросонья  пошли умываться под кран
Включили приёмник, включили экран
Но что- то не так, хоть в программе и нет
Но утром дают почему-то балет.

Печальная музыка душу тревожит
И сердце стучит, и уняться не может.
На службе галдеж о нелепой загадке
Рождает базарные сплетне, догадки.
Но главная сплетня не вздор и не кич
А, правда, что умер любимый Ильич.

Все ждали когда, наконец, разрешится
Загадка, и скоро ли это случится
И вот, наконец, изменился экран,
И замерли люди из всех дальних стран.

Печальная песня угасла в тиши
А траурный диктор бумажкой шуршит.
И скорбным баском говорит: «Слушай мир
Сегодня скончался великий кумир
Он был продолжатель великих идей
Сплотим же ряды наших членов сильней.

Он был выдающийся лидер страны
Но лидеры тоже бывают больны.

Не вынес желудок нагрузки такой
И печень давно уж трубила отбой
Инсульт поразил выдающийся мозг
Ильич наш держался, на чём только мог.
Сердечко его  уж шалило давно
Ритмичность теряло и ныло оно.
Замучил его острый парадонтит
Ринит, щитовидка и гнойный отит.
Ему катаракта подъела глаза
Мужская осечку дала железа.
А так же осенней, ненастной порой
На верного ленинца пёр геморрой.
Нельзя не сказать о суставах его
Они не сгибались и очень давно.
Но вождь победил этот страшный недуг
И шёл без поддержки услужливых рук.

О речи мы скажем особо теперь
Здесь тоже было немало потерь.
Ранение в челюсть навылет и вот
Во время речей только чмокает рот.

Но рядом из членов никто и не знал
Как выдающийся горько страдал
Думали, бодр он и в семьдесят пять
И будет долго умом удивлять.
Он до конца на посту оставался,
Нынешней ночью внезапно скончался.

Это испуганно диктор сказал,
На лебедя снова стервятник напал.
Унылая музыка снова запела,
А лебедь опять умирать полетела.

Менты загалдели: « А как же концерт?
Теперь ведь на Лёню направят акцент,
Испортил нам праздник кончиной своей.
Лишь траур струится по родине всей.

Закрыты театры, кино, рестораны.
Объявлен запрет на поездки в капстраны.
На сером экране печальные вести,
Венки рядом с гробом в положенном месте.

Стоят в карауле друзья Леонида
У коммунистов своя панихида.
Толпится народ, корча мрачные лица
Но хочется всем на поминках напиться.

Менты и чекисты Москву оцепили
Чего-то боятся хоть власть ещё в силе.
Все спорят, гадают, кто будет генсеком
Каким будет этот генсек человеком.

В союзе не знают, но «голос» сказал:
В генсеки пойдёт кгебист – генерал.
Агентам всё ясно, у них под контролем
Политбюро, удручённое горем.

Гебист избран главным на проводах Лёни
И всем стало ясно что «голос» не гонит.

Всё было чинно, пафосно, надуто
Военные, натасканные круто
С остервененьем ноги задирали
А трубачи со злостью глотки драли.
Но у могилы согрешили
И гроб едва не уронили.
Куда то видимо спешили
Но все-таки похоронили.
Так кончилась великая эпоха
В которой нам жилось не так уж плохо.

Гебист понимал, что страна разболталась
Спивалась, хамела, под властью, шаталось.
И он предложил подтянуть дисциплину
Что б обезвредить опасную мину.

И вот пошли постановленья
Определяющие направленье.
Пошли войной на тунеядцев,
На несунов и оборванцев.

На тех, кто пьёт во время смены
А после писает на стены.

По утру вышло много штатских
Дежурить возле точек адских
Где собирались тунеядцы
Распить, пописать и подраться.

Менты, чекисты, комсомольцы
И активисты – добровольцы
Скрутив людей в бараний рог
Бросали в жёлтый воронок.

Но среди прочих алкашей
Сюда затолканных взашей
Попали в эти клетки
Отпускники и малолетки.
Они свернули в переулок
Что бы купить на завтрак булок.

Но разве доказать ментам
Что ты хороший, а не хам.
На них писали протоколы
На производство, в жеки, в школы
Людей порочили, марали
И от души в дерьме катали.

А алкашам всё ни почём
Где есть вино там им и дом.
Пронять их трудно даже матом
Вот если только автоматом.
А все порядочные люди
Гадали: что же дальше будет?

Нужна, конечно, дисциплина
Но мы же люди, не скотина.
На улицах теперь хватают
На проходных трясут, шмонают.
А смотрят, будто раздевают.

В России видно так пока
Заставь молиться дурака
Так он, скривив от рвенья рот
И лоб дубовый расшибёт.

Так год примерно продолжалось
Но всё по-прежнему осталось.
Кто несунов за жабры брал
Тот в сотни раз их больше крал.
Кто с алкашами воевал
У них карманы вычищал.

А новый вождь хирел, хворал
И скоро к Господу предстал.
Чайковский снова нас тревожит
И душу музыкою гложет.
Зато теперь нет слухов, сплетен
И сразу ясно даже детям
Кто удалился в мир иной
И, наконец, обрёл покой.

Немало стало изменений
В названьях городов, селений.
Когда покинул нас Ильич
То по стране пронёсся клич
Назвать в честь ленинца корабль,
Деревню, город, дирижабль.
Открыть на родине музей,
Издать собрание речей.

Но Юрий через год скончался
И новый клич в стране раздался
Оставил после смерти он
Пустых проектов громкий звон.
Пустое дёрганье народа
И покушенье на свободу
Но, как и ленинец – Ильич
К стене положен под кирпич.

Привыкли к трауру народы
Ну а балет на пике моды.
Опять гадают, кто теперь
Восполнит этих двух потерь.

Политбюро хранит секреты
До срока не дают ответы.
Но голоса из разных стран
Больной, сказали, старикан.

И вот на проводы чекиста
Больной старик назначен быстро.
Народ сказал: «И он не тот
Навряд ли годик проживёт».

Больной старик живёт в больнице
Там кабинет, вокруг сестрицы
Проворно с шприцами снуют
И судно с уткой подают.

Народ глядит в свои экраны
Как будто кремль, боржом, стаканы
Он заседание ведёт
И указания даёт.

Но камера порой находит
Постель, лекарство, лекарь бродит
Бригада с техникой стоит
И старику в глаза глядит.

А он в костюм переодетый
Как будто бы уже отпетый
Едва губами шевелит
Рука безвольная дрожит.

О чём же старики гадали
Когда такого выбирали.
Среди них были и покрепче
И помоложе и порезче.
Но только Бог наверно знает
Как генеральным выбирают.

Народ уж знал, опять попал
Вот только б праздник не пропал.
Балет нельзя было включать
Народ не так бы мог понять.

Но день тот скорбный наступил
Редактор лебедей включил.
Всё это фарс напоминало
И грусть уже не вызывало.

И на верху всем стало ясно
Опять старик, это опасно
Народ смертями накалён
И к бунту будет склонен он.

Народу надо дать другого
Задорного и молодого.
Но старики не любят младость
Им юность не приносит радость.

В верхи такого изберёшь
И сам на пенсию пойдешь.
Но так сложилась обстановка
Что получилась группировка,
Где был помощник комбайнёра
Надежда, вера и опора.

Он был оратор, говорун
А не рассыпчатый пердун.
Не без сомнений выбирали
Себе ведь приговор писали.

Но нету выбора другого
Как выбрать Мишу Горбачёва.

Народ воспрянул: молодой,
Болтливый и слегка седой.
Такого не было давно
А старое одно говно.

А он возглавит перестройку
Изменит базис и надстройку.
Долой несчастье и застой
Сегодня лидер молодой.

А начал он весьма успешно
И обижаться было грешно.
Вот без бумажки говорит
Активен, бодр задорный вид.

А старики на фоне этом
Как жаба с пламенным поэтом.
Они уходят понемногу
Дают его друзьям дорогу.

Он много ездит по стране
Везде аншлаг в его турне.
Выходит запросто в народ,
И там не замолкает рот.

Его встречают как героя
Желают выйти из застоя.
А он, в каком, то упоеньи
Как соловей залился в пеньи.

Мелькают новые слова
От них кружиться голова.
Застой, свобода, перестройка
Он говорит об этом бойко.

Начать, углубить, ускориться.
Решил без ударений биться.
Свобода слова, плюрализм
Ведут нас прямо в коммунизм.

Уже с ума охрана сходит
А он в народ опять выходит.
Как равным руку подаёт
И трель свою опять ведёт.

Народ не много понимает
Но улыбается, кивает.
Когда могло такое быть
Что б с генеральным говорить.

С ним ездит верная подруга
Блистательная, стройная супруга.
Одета по последней моде
И держит камушки в комоде.

Доселе жёнам был удел
На кухне делать много дел.
Ни кто не знал подруг генсеков
И их блистательных успехов.

Подруг любили, уважали
Но вот в верхи не допускали.
А Раю стали величать
И первой леди называть.

На вид она держалась строго
Болтала вкрадчиво, немного
Как будто взвешивала слово
Пред воспитанием малого.

Подруги звали «вещь в себе»
Скрыв, завись к Раиной судьбе.
Да и народ не полюбил
Лишь при дворе ей каждый льстил.

В ней видели высокомерье
Припомнив старое поверье
О женской доле и судьбе
Как о кухарке и рабе.

Ну а она наперекор
Лишь ярче стал её убор.
В Москве листовки продавали
Где Рае кости промывали.

Мол, обделённая талантами
И грезит только бриллиантами
Что в Лондоне скупает шмотки
И носит модные колготки.

Что Миша весь под каблуком
И из – за Раи вылез он.
Никак народ ей не простит
Что баба впереди стоит.

Костюмы яркие и шляпки
Заколки с камушком, перчатки
Ни кто не может указать
Как ей держаться и блистать.

Влюбилась в Мишу заграница
Его зовут во все столицы
Ему не усидеть на попе
Готов свободу дать Европе.

На майках пишут «перестройка»
А серп и молот даже в койках.
Он в эйфории от побед
В кремле даёт приём – обед.

Там депутаты – демократы
Горластые и бойкие ребята.
Как он, залились соловьём
Пьют за свободу весь приём.

Теперь не надо цирка нам
Съезд по утрам и вечерам.
Кипят шекспировские страсти
Страну спасают от напасти
ЧК, тиранов и вождей
И так теперь в России всей.

Дано народу много прав
И дети спорят: «Кто же прав?
Борис, а может Лигачов,
А может Миша Горбачев».

Вокруг дискуссии и споры
И в семьях тоже разговоры.
До хрипоты, отцы и дети
Вопросы обсуждают эти.

Жужжит как улей вся страна
Огонь разводит сатана.
А вместе с ним идут напасти
Сильнее пламенеют страсти.

В мосты врезает теплоходы
Рвёт в небеса трубопроводы.
Как эпидемия беда
Идём неведомо куда.

Народ все беды кроет матом
И вот взорвался мирный атом.
Хохлы чего-то надурили
И чуть весь мир не погубили.
Вокруг невидимая смерть
А Киев шёл футбол смотреть.

Давно пора детей спасать
Но кто же мог об этом знать.
Хохлы твердили: «Всё спокойно
Чернобыль пуст, ну и довольно».

Но вновь кричали голоса
Что смертью сыплют небеса.

Вот древний Киев растревожен
Побег из ада очень сложен.
Битком забиты тепловозы
Кругом страдание и слёзы.

С экрана бодрое враньё
А над хохлами вороньё.

Но кто же даст за всё ответ
Потомкам через сотню лет?
Накрыта Беларусь и далее
До самой солнечной Италии.

Как будто дьявол рыл нам ров –
Десятилетие смертей и катастроф.
А может, Бог давал понять
Что надо жизнь свою менять.
И не туда идём опять.

Ведь за красивыми словами
Как мы теперь познали сами
Стояла нищенская доля,
Безвластиё, анархия и воля.

Лишь только вожжи отпусти
И будешь горе век пасти
А если нет у власти силы
Берутся за ножи и вилы.

Здесь гласность – сплетни, клевета
Свобода – похоть, наркота.
Что демократия, не знают
А лишь воруют, убивают.
Что строили большевики
Обрушилось от Мишиной руки.
В Европе сплошь перевороты
Всех коммунистов прочь с работы.
А нам туда закрыта дверь
И мы для них враги теперь.

В союзе тоже всё не сладко
Кругом сплошные беспорядки.
В огне мятежный Карабах
Прибалты в русских сеют страх.

За Крым идёт война народов,
Воруют из трубопроводов.
Хохлы кричат за отделенье
Вокруг шатанье и волненье.
А на экране голубом
Растерзанные трупы да содом.

А Миша трели всё поёт
Ну а народ уже не тот.
Всех раздражает беспредел
Одни слова, не видно дел.

В хозяйстве тоже лишь провал
Картофель был, и тот пропал.
Бомжи питаются помоями
Хлеб в магазинах с перебоями.

Исчезло мыло, порошки
А на прилавках лишь горшки.
Свободу дали торгашам
Вмиг на прилавках только хлам.

И вот: от мыла до ботинок
Торгует лишь блошиный рынок.
Но цены там страшней собаки
Там рэкетиры, шлюхи, драки.

Людей мошенники кидают
За сигарету убивают.

А на верху у всех охрана
Встают они не очень рано.
Для них несчастий не случилось
И ни чего не изменилось.

Блистает леди на экране
Горбач в Берлине и Потсдаме
Стал лучшим немцем и французом
Но ненавидим всем союзом.

Как будто лютая война
Настала в эти времена.

Есть деньги, только толку мало
Ведь даже сигарет не стало.
А тут ещё один подвох,
Боролись против выпивох.

Хотел нахрапом дело взять
Из пьяниц ангелов создать.
Пронёсся по России слух
Что пить дают теперь лишь с двух.
И то в положенных местах
А не в подъездах и кустах.

Но в понедельник вся страна
Встаёт с большого бодуна.
А кто её опохмелит
Когда пивной ларёк закрыт?

Или запой у алкаша
А тут не купишь не шиша.
Он пьёт, что под рукой стоит,
Что булькает и что горит.

Наивный Миша  полагал
Что пьяниц перевоспитал.
Закрыты винные заводы,
Лоза загублена на годы.

А алкаши от жидкости крутой
Кончают в морге свой запой.
Ведь знает даже идиот
Свинья везде дерьмо найдёт.

Тысячелетье люди пили
И ныне пьянство тоже в силе.
Сражаться с ним как с бурей биться
Гораздо легче удавиться.

А над страной сгущались тучи
Дела всё хуже, жизнь всё круче.
Пугают голодом, войной
Наелись гласности такой.

А янки масла подливают
Своими фильмами пугают.
На лоб от страха лезет бровь
Там только ужасы да кровь.
Или эротика – порнуха
И мат что вянут оба уха.

Но люди смотрят, видно мало
Их жизнь давила и кидала.
Как дети, страшного хотят
Сидят, глядят, попкорн едят.

Что бы смягчить больную тему
Ввели талонную систему.
На карточки великую страну
Вновь посадили как в войну.

Но и талоны бесполезны
Когда страна катится в бездну.
Все понимают, Горбачев
Немало наломает дров.

И вот ещё герой явился
И на супругов ополчился.
Он был такой же коммунист
Но на руку как будто чист.

Однажды слово взял на съезде
И Мише, словно в морду съездил.
Ругал такую перестройку –
Страна превращена в помойку.
Нелепа Рая Горбачёва
Когда в стране одна корова.
Он был как будто невменяем
«Теперь то мы об этом знаем».
В политбюро раздался рык
Сверкнул у Лигачёва клык
И он сказал, в струю попав:
- Борис, сегодня ты не прав!
Ты против партии идёшь
Пример ненужный подаёшь.

Но Боря тряс седою гривой
И был задорный и игривый.

И вот собрали пленум быстро
Что бы прищучить уклониста.
Теперь он был совсем другой
«Не давно кончился запой».

Нелепый, жалкий и тщедушный
Стоял, выслушивал послушно
Как Лигачев его шпынял
Лишь ниже голову склонял.

В конце же жалобно сказал:
Был болен.....