Малая Медведица, 29

Читателей: 37

Инфо

29. Утром Пакс поджидал начальника РОВД в скверике, через который тот ходил, высадившись из служебной машины за три квартала.
- Митя? - поднял бровь подполковник.- Ты что здесь?
- Дмитрий Васильич, займите на кольца.
- Кольца? Да к чему это, Митя? - принялся наставлять крестника. - Если развод через пару месяцев?
- Надо к родителям Мары ехать. С обручальным я буду уверенней себя чувствовать.
- Ещё непонятней. Зачем к родителям-то?
- Ну ненормальная же ситуация! При живых девчонка как сирота. Надо мирить. Да и вещи зимние все там. Середина декабря, Мара в продувайке какой-то ходит. В сапожках фланель. Застудит всё.
- Так может, лучше пальто с сапогами ей купишь? Они и разведённой пригодятся.
Пакса резануло это навязчивое упоминание про развод. Но он решил придерживаться легенды.
С Марой он не расстанется. Когда он вчера вернулся в общежитие, уже ближе к полуночи, застал жену спящей. Но видно, что она ждала его до последнего, пока не проиграла сражение сну. Лежала поверх покрывала в одежде, свернувшись, по своей детской привычке, калачиком, видно было, что замёрзла. Острая жалость полоснула его, как ножом. Мара была такой беззащитной, он тут же вспомнил беспощадные строчки из её дневника, это смертельное - почти в буквальном смысле - одиночество. Эпизод на стройке, когда она в самый последний момент удержалась на краю.
В кулачке девушка спящая девочка сжимала карандаш, у кровати лежала упавшая обложкой кверху тетрадка. Он поднял, и в глаза поплыли строчки: “Я полюбила тебя, Пакс, в одну минуту...“ Вначале он подумал, что померещилось, а написано там что-то другое, что  буквы расплылись, что это ещё  не кончилось  действие травы, которую он целый час выхаживал по посёлку.  Умылся. Перечитал.  “Если бы ты только знал! Я полюбила тебя, Пакс, в одну минуту...“
Он укрыл жену, вышел в кухню, уставился в страничку и всё смотрел и смотрел на эти буквы, выстроившиеся в удивительные слова... Вот бы она сказала их вслух!

- Митя! Я кого спрашиваю? - услышал он голос крёстного.
- Что? Простите, Дмитрий Васильевич, задумался.
- Ты своих в известность поставил? - повторил вопрос подполковник. - Выйдет нехорошо, если Алёша узнает от кого-то другого. Я лучшего друга не предупредил. В общем, сегодня я ему звоню, после службы. Хочешь - опереди меня.
По тону крёстного Пакс понял, что Васильич не передумает. Разговор с домашними он изначально никак не вписал в свою комбинацию, думал всё закончить быстро, так что и сообщать родным станет не о чем. Но теперь, когда он признался себе, что разговоры о фиктивности этого брака служили для отвода глаз, а что он с самого начала, с вечера у Сашки и Ланы, назначил себе быть с этой девочкой до конца, повинуясь чему-то неосознанному внутри себя, неотвратимость такого разговора встала перед парнем вплотную.
Да, а что насчёт денег? Что сказал крёстный? Как это он всё прослушал!
Дмитрий Васильевич взглянул на циферблат наручных часов и строго сказал:
- Мне пора. Тебе тоже есть чем заняться.

Пакс заглянул в ювелирку.  Свадебный талон он оставил Гошкиной родственнице - в ЗАГСе у столоначальниц свой маленький бизнес, свой гешефт. Поэтому он сразу отправился к витрине с дешёвеньким серебром. Изделия из неблагородного металла и серебра отпускались свободно. Уложился в червонец. Пусть так. Больше он на поклон ни к кому не пойдет. Представил на минуту, какой пышной могла быть свадьба, одобри эту связь отец.  Прокурор женит сына! Кавалькада волг, украшенных лентами и - это зимой-то! - живыми цветами,  Мара в платье на кринолине, с голубоватыми песцами на прикрытых лишь кисеёй  тоненьких плечах,  загородный ресторан - в лесу, на берегу озера, шале в заповеднике.
Они с Марой не будут одалживаться. У них сложится настоящая семья, в которую он никого не пустит.

Отцу он позвонит с переговорного - нечего, чтобы общага обсуждала перипетии его семейной жизни.

Дома его встретили запахи с кухни. Мара тщательно отнеслась к своей роли жены. Ритке пришлось потесниться со своими графиками и порядками. Пакс будет получать свою тарелку горячего супа вовремя, никого не пережидая. Но сегодня Мара накрыла в комнате. 
Сдвинула пишущую машинку к окну, освободила угол стола, так, чтобы можно сесть с двух сторон. Скатерть. Где взяла? У Пакса столового белья не водилось. Пара кухонных полотенец, рукавичка, чтобы не хвататься за раскалённое.
В центре стола высилась бутылка каберне. Рядом стояла
вазочка (сувенирная керамика с книжных полок) с букетом из еловой лапы и рябиновых веток.
Цветы! Ведь он же ни разу не подарил Маре цветы! - спохватился Пакс: - Завтра надо бы исправить.
Шпроты в плоской вазочке, с ломтиками лимона, салаты, а это что? - креветочное масло из Океана, маслины оттуда же.
Пакс отметил искусность сервировки на таком маленьком пространстве. 
В дверях показалась Мара. Пакс перехватил сковородку, которую жена удерживала двумя руками. Потряс в воздухе пальцами: горячо.
Мара разложила по тарелкам, отправила Пакса относить сковороду на кухню.
- На какие гуляем? - поинтересовался Пакс. Никаких версий у него на этот счёт не было.
- Ты же оставлял мне денег, помнишь? Когда уходил к Миле пожить.
Знала про Милу? Неделю молчала, а вот застряло в ней это имя. Неужели ревнует? - Пакс не понял, почему обрадовался этому. Ревность в списке грехов он ставил на первое место.

- Пакс, Митя, - Мара не решила, как ей обращаться к супругу, путалась. Когда она мысленно произносила “Пакс“, в этом звучало нечто римское, властное, хотя ей, конечно, уже объяснили происхождение прозвища. Пакса отличало миролюбие, не в его природе было конфликтовать, старался упредить ссоры, презирал “кулачников“, умел найти аргументы. Но такого Пакса Мара не знала.
А “Митя“ заставляло теплеть в глазах, в горле, во всём её существе. Девушка боялась позволить себе так расслабиться. Её теперешняя жизнь, едва приласкав, следом била в солнечное сплетение. Девушка отучала себя чему-либо радоваться и на что-то надеяться, всегда была настороже. Но ведь нелепо обращаться к мужу по прозвищу, так?
Пакс внимательно смотрел в лицо жены, ожидая, что она продолжит. Он загадал: если позовёт по имени, значит, всё у них сложится.
- Митя, - повторила девушка. - Садись, остынет же.


Лада решила ехать искать дочь. Но сделать это надо как-то по-умному, чтобы муж не узнал. Она сочинила семинар по древнерусской архитектуре в Невьянске, при гостях, чтобы слышал муж, увлечённо рассказывала об уральской “Пизанской“ башне, сыпала фамилиями столичных специалистов, которые якобы там соберутся.
Борис Эдуардович плохо различал границы Св-кой и Челябинской областей, русская архитектура интересовала его ещё меньше. Он выхватил главное: Лада сядет на поезд в Перми (он даст машину, чтобы она не тряслась в автобусе), в месте назначения её встретят, там всё будет подчинено расписанию, а ехать куда-либо (в проклятый Св-к) одна Лада не дерзнёт. Можно не беспокоиться. Он воспитал в жене полную беспомощность за пределами их огромной квартиры, ей понадобился бы руководитель. В исконном смысле - человек, который водил бы её за руку в любом малознакомом месте.
Обмирая от страха разоблачения, Лада не стала никому поручать покупку билета. Какой Невьянск! До того ли ей!  Она выйдет в Св-ке. Зимние вещи дочери она взять не решилась, муж сразу заметит.
И она улучила минутку выскользнуть в сберкассу, сняла с книжки, о которой муж не знал, крупную сумму. Они всё купят с Марочкой на месте. Лишь бы найти дочь. Как она это сможет в миллионнике, Лада не представляла.